* * *

Теперь же, уважаемые читатели, познакомимся с одним из одиннадцати достоверно принадлежащих Феодосию Печерскому сочинений.

«Много раз друзей я прогонял, боясь искушения: пусть уходят, пока не получат святой тот дар. То, что делаю, не понимаю, убогий! Если же я замолчу из-за вашего роптания, угождая вам из-за вашей слабости, то камни возопят! Не я говорю, но они – всей Вселенной просветители, столпы истины, насадители правой веры, наставники всему доброму благонравию, вожди верные и светила неугасимые.

Ныне же печалимся и скорбим о тех, узнавших Бога, о которых нам бы радоваться и хвалу за которых возносить благому владыке. Ведь не осудил Он пришедших в 11 часов за их промедление, но награду других даровал им – награду тех, кто работали с утра, но возроптали на владельца виноградника.

Друг, не обижу тебя! Не так ли мы сговорились с тобою? И не могу ли я делать среди своих так, как я хочу?! Ныне же я, ничтожный, умом постигнув заповеди благого владыки, говорю вам: приличествует нам от трудов своих кормить нищих и странников, а не пребывать в праздности, переходя из кельи в келью. Слышали ведь Павла, сказавшего: „Нигде я даром хлеба не ел, но ночью работал, а днем проповедовал“, и „Руки мои послужили и мне и другим“, и опять: „Пусть не будет есть праздный“. Мы же ничего этого не делаем. Если бы благодать Божия не простерлась над нами и не кормила бы нас приношениями боголюбивых людей, то что бы мы стали делать, глядя на свои труды. А еще говорим: ради нашего пения, или поста, или бдения это все нам приносят. А за всех за приносящих ни единого раза не поклонимся. Слышали ведь притчу о десяти девах мудрых и пяти несмышленых. Как вещает святое Евангелие: мудрые же девство соблюли и светильники свои украсили милостынями и верою, и вошли в чертог радости, никем не возбраняемый для них. Другие же, которых нарекаем несмышлеными, хотя и соблюли девственную печать, хотя постом, бдениями и молитвами истончили плоть свою, но масла милостыни не принесли в светильниках своих душ, поэтому изгнаны были из чертога. И тогда стали они искать того, кто подает милостыню нищим, но не нашли, так как затворились двери человеколюбия Божиего.

Так не следует ли и нам, возлюбленные, от посланных Богом на пользу душам и телам нашим приношений людей боголюбивых не только себе все брать, но и другим нуждающимся подавать?! „Лучше, – говорит апостол, – давать, чем брать“, „Блажен, – говорит, – заботящийся о нищих и убогих: в день Страшного суда помилует их Господь“, и опять: „Блаженны милостливые, ибо только они помилованы будут“. Да не уподобимся тем ропщущим, что чрева ради пали в пустыне.

И как же мне не стенать и не печалиться, возлюбленные мои, слыша все то от вас! Если бы мог, обратил бы к вашим чувствам такое пророческое слово: „Кто даст главе моей камние и очам моим источник слез, чтобы плакаться день и ночь за дочерей людей моих!“ И чего мы лишились, братья мои и отцы? Что вы принесли из своего имущества в это место или чего я требовал от вас, принимая в обитель сию? Чего нас лишило человеколюбие Божие? Не все ли дается нам молитвами святой Богородицы?! Поэтому молюсь о вас от всей души, возлюбленные мои: не будьте двоедушны, чтобы не прогневить благого владыку, как те, непокорные, но воздадим хвалу благому владыке, который так о нас заботится и дает нам все в изобилии, не помня грехов наших. И должны мы к нему обратить такое Давыдово слово: „Что есть мы, грешные, Господи мой, Господи, из которых Ты и нас избрал и все нам даровал“, „Смирюсь, – говорю, – спаси меня“ и „В смирении нашем помнит о нас Господь“. О Христе Иисусе, Господе нашем».

Первой русской святой стала киевская Великая княгиня Ольга, принявшая христианство около 957 года. Ее прах был перенесен в Десятинную церковь в Киеве ее внуком – Великим Киевским князем Владимиром Святославичем, и хотя время ее причисления к лику святых точно не известно, можно с уверенностью утверждать, что княгиня Ольга была первой русской святой. Затем были канонизированы и другие женщины-святые, все до единой, как и Ольга, княжеского происхождения. Причем большинство из них имели мужьями или отцами тоже князей, причисленных после смерти к лику святых. Это Ефросиния Полоцкая, дочь полоцкого князя – основательница женского монастыря в Полоцке (XII век); Анна Кашинская, жена святого князя Михаила Ярославовича Тверского, скончавшегося в монастыре в 1368 году; Ефросинья Суздальская, дочь святого князя Михаила Черниговского; Ефросинья (в миру Евдокия) Московская – жена святого великого князя Дмитрия Ивановича Донского, принявшая постриг незадолго до кончины (умерла в 1407 году).

Народное и местное монастырское почитание добавляет к ним Соломонию – несчастную жену Великого Московского князя Василия III, который силой заточил ее в монастырь для того, чтобы вторично жениться на Елене Глинской, ставшей матерью Ивана Грозного.

Соломония была пострижена под именем Софьи и, по легенде, уже в монастыре, будучи монахиней, стала матерью будущего разбойника Кудеяра, которого младенцем вывезли в Керженские леса и тайно воспитали в лесных скитах. (Об этом подробнее расскажем позже, когда история приведет нас в начало XVI века.)

А вот еще один церковный сюжет, правда довольно своеобразный.

С самого начала церковного строительства на Руси появились и колокола. Колокольный звон не только призывал христиан к богослужению, но и звучал во многих других случаях. В Новгороде Великом и Пскове колоколом созывалось народное собрание – вече. Звоном колоколов звали на пожар, звоном указывали дорогу путнику, заблудившемуся в лесу или при непогоде, собирали ратников на защиту города, если к его стенам подходили враги, оповещали о начале войны, о выигранных сражениях. Под колокольный звон уходили на битвы с врагами и возвращались с полей брани, одержав победу.

До XV века колокола привозились из-за рубежа и были большой редкостью. Чаще всего на колокольнях, или звонницах, помещалось их не более трех. При Иване III (правил в 1462–1505 гг.) развитие литейного дела привело к тому, что в России появилось много собственных колоколов.

Самым же большим русским колоколом стал знаменитый Царь-колокол, отлитый в 1733–1735 годах отцом и сыном Иваном и Михаилом Моториными. Исходным материалом для отливки Царь-колокола послужил поврежденный пожаром огромный колокол, созданный в 1645 году мастером Александром Григорьевым.

К этому колоколу-гиганту, весившему 8 тысяч пудов, было добавлено еще около 5 тысяч пудов сплава, и Моторины отлили невиданный дотоле колокол весом в 12 327 пудов (свыше 200 тонн). Уже отлитый и готовый к подъему Царь-колокол треснул во время пожара 1737 года, и от него отвалился кусок бронзы в 11,5 тонны.

В 1836 году Царь-колокол был поднят на постамент и поставлен в Московском Кремле.

А самым большим действующим колоколом был Успенский, весивший около 4 тысяч пудов (64 тонны) и находившийся в Кремле на колокольне Ивана Великого. Именно с удара этого колокола начинался в Москве знаменитый пасхальный звон, в котором участвовало 5 тысяч колоколов. Известный русский писатель Иван Сергеевич Шмелев (1873–1950) называл это великое колокольное действо «единственной в мире симфонией», которую приезжали специально слушать не только из других городов России, но и из-за границы.