— … Девенпорт, Дилки, Мохамед Дауд, Доддз, Эванс… Подходившие хватали документы, и их грубо выталкивали наружу, навстречу свободе.

— … Фэрбразер, Франклин, Гилл, Хэкни, ХаМидин…

— Здесь наверняка какая-то ошибка! — закричал Тристрам.

— Я тоже на «ф»!

— … Джонс, Линдсей, Лоури… Камера быстро пустела.

— … Макинтош, Мейфилд, Морган, Норвуд, О'Коннор…

— Я вернусь, — бормотал дрожащий старик, забирая свое удостоверение, — я только выключу плиту и вернусь. Спасибо, ребята.

— … Паджит, Радзинович, Смит, Снайдер, Тейлор, Такер, Юкук, Вивиан, Вильсон, Вильсон, Вильсон. Вот и все! А как твоя фамилия, приятель? — спросил «серый» Тристрама.

Тристрам назвал свою фамилию.

— Ага! Тебе придется остаться здесь, придется тебе посиде-еть!

— Я требую свидания с начальником! — петушился Тристрам. — Я требую, чтобы мне разрешили связаться с моим братом! Дайте мне позвонить жене! Я напишу Министру внутренних дел!

— Ну что ж, писать можно, — сказал «серый». — Может, попишешь и успокоишься. Пиши, парень, пиши.

— Ну-ка, ну-ка, — гудел Шонни, — славен Господь на небесах, посмотри, кто к нам пришел! Этаже моя собственная свояченица, Господи спаси и сохрани! И выглядит так, словно мы с ней вчера расстались, а ведь, пожалуй, более трех лет прошло с тех пор, как я ее видел в последний раз. Входите, входите, добро пожаловать!

Бросив на улицу настороженный взгляд, Шонни проговорил:

— Я ему зла не желаю, понимаете, но надеюсь, что вы не привезли с собой этого ужасного человека Есть в нем что-то такое, отчего при одном его виде у меня шерсть дыбом встает и зубы чешутся.

Беатриса-Джоанна, улыбаясь, отрицательно покрутила головой.

Шонни казался человеком из сказочного прошлого — открытым, прямым, честным, сильным. У него было грубоватое, круглое, смешливое лицо, загорелое, с удивленными светло— голубыми глазами, подвижной обезьяньей верхней губой и тяжело отвисавшей нижней. Огромное тело Шонни было облечено в бесформенный фермерский комбинезон.

— Мейвис! — позвал он. — Мейвис!

И в маленькой прихожей появилась Мейвис. Она была на шесть лет старше Беатрисы-Джоанны, с такими же волосами цвета яблочного сидра, карими глазами и округлыми чувственными формами.

— У меня не было времени предупредить вас, — оправдывалась Беатриса-Джоанна, целуясь с сестрой. — Я уезжала в большой спешке.

— Да уж, оттуда убежишь без оглядки, — согласился Шонни, забирая у нее чемодан, — из этого огромного жуткого города, не дай Бог такому присниться.

— Бедный малыш Роджер — Мейвис обняла сестру и повела ее в гостиную — Как им не стыдно!

Гостиная была лишь немногим больше, чем в квартире Фоксов, но казалось, что в ней легче дышать и больше кислорода.

— Прежде чем начать разговор, давайте выпьем чего— нибудь, — предложил Шонни. Он откинул крышку бара, демонстрируя батарею бутылок. — Какого-нибудь такого напитка, стакан которого вы не купите и за двадцать крон в той жуткой раковой опухоли, откуда вы только что выбрались, да разнесет ее Бог!

Шонни поднес к свету одну из бутылок.

— Сливянка моего собственного производства, — сообщил он. — Хоть изготовление вина и запрещено, как и множество других полезных и угодных Богу занятий, но пусть провалятся в преисподнюю все эти навозные жуки-законодатели с их ничтожными душонками, а Христос их рассудит.

Он разлил вино по стаканам.

— Возьмите стаканы в правую руку и делайте, как я! — приказал Шонни.

Все сделали по глотку.

— Стойте! — закричал вдруг Шонни. — А за что пьем?

— За многое, — сказала Беатриса-Джоанна. — За жизнь. За свободу. За море. За нас. И еще кое за что, но об этом я позже скажу.

— Вот за каждый пункт и выпьем по стакану, — заключил Шонни и улыбнулся: — Рады видеть вас в своей компании.

Шонни был панкельтом, одним из немногих выживших потомков членов Кельтского Союза, которые добровольно покидали Британские острова и, волна за волной, оседали в Арморике. Это было лет сто назад. В жилах Шонни текла бодрящая смесь из крови обитателей острова Мэн и Шетландских островов, жителей графств Гламорган, Эршир и Корк. Шонни, однако, с горячностью доказывал, что браки между выходцами из этих мест отнюдь нельзя называть смешанными. Фергус, Моисей Кельтского Союза, учил, что кельты были единым народом, язык у них был один и религия была искони одна. Он соткал доктрину второго пришествия Мессии из католицизма, кальвинистского методизма и пресвитерианства: церковь, кирха и молитвенный дом были единым храмом вездесущего Бога. В мире, где пелагианство было в действительности индифферентизмом, храмы предназначались для того, чтобы заботливо хранить огонь христианства, как когда-то его хранили при нашествии саксонских орд.

— Мы продолжали молиться, представьте себе, — рассказывал Шонни, наливая дамам еще по стаканчику вина, — хотя, конечно, это тоже противозаконно. В прежние времена они нас не трогали, но теперь у них есть эта дьявольская полиция, которая шпионит и арестовывает. Совсем как в священной памяти древние века преследований за веру. Мы тут пару раз служили мессу, так отца Шекеля — спаси и сохрани Господь этого беднягу! — отца Шекеля эти накрашенные жеманники с ружьями забрали в его собственной лавке (он торговец семенами) и увели неизвестно куда. Как бы там ни было, а эти бедные темные глупцы не могут или не хотят понять того, что мы принесли эту жертву во благо Государства. Всех нас ждет голодная смерть (Господи, помилуй нас!), если мы не будем молить Господа о прощении наших богомерзких деяний. Грешим против Света, отрицаем Жизнь. Если и дальше так пойдет, то недолго нам до Страшного суда!

Шонни залпом выпил стакан сливянки и причмокнул толстыми губами.

— Пайки все урезают, — проговорила Беатриса-Джоанна, — и не объясняют почему. На улицах демонстрации. Тристрам угодил в одну. Он был пьян. Его, должно быть, полиция забрала. Мне так кажется. Надеюсь, с ним все в порядке.

— Что ж, по правде говоря, я ему зла не желаю, — проговорил Шонни. — Пьян был, говорите? Значит, есть в нем еще что-то хорошее.

— И как долго ты предполагаешь оставаться у нас? — спросила Мейвис.

— Я думаю… Рано или поздно мне пришлосьбы сказать вам об этом. Надеюсь, что вы в обморок не попадаете. Я беременна, — объявила Беатриса-Джоанна.

— О! — вырвалось у Мейвис.

— И я рада, что я беременна! — с вызовом проговорила Беатриса-Джоанна. — Я хочу иметь ребенка.

— Вот за это уж точно надо выпить! — проревел Шонни. — И наплевать нам на последствия, так я скажу. Это поступок — вот что это такое. Поддержание огня, чтение мессы в подполье. Молодец, девочка!

Он налил всем еще вина.