Ну и ладно, уговаривал я себя, подумаешь! В конце концов, я ведь стреляный цирковой воробей – вернее, стреляный цирковой кот, и на этом деле уже собаку съел – что может пойти не так? Тут обруч опустился и сделал пых. А потом еще раз пых. Пых, пых. Но так и не загорелся. На этот раз однозначно подкачала техника, а не хвостатый артист!

И все-таки я прыгнул – нужно же было делать хоть что-нибудь – и уверенно приземлился на площадке с другой стороны. Вуаля! Посмотрев вниз, я понял, что никто из публики мой кунштюк, к сожалению, не увидел. Ведь когда обруч не горит, наверху царит кромешная тьма. И тут вдруг раздался еще один пых – обруч наконец загорелся. Теперь всё вокруг, включая меня, озарилось светом – и в этом довольно глупом свете предстал я. Ой-ой-ой! Я быстро взглянул вниз: так и есть, все взгляды прикованы ко мне. Что же делать? Я лихорадочно стал раздумывать: просто взять и прыгнуть обратно, на сей раз через горящий обруч? Слишком опасно! Ведь на другой стороне нет площадки как таковой, там лишь небольшой выступ – на него нормально не приземлишься. Не дай бог, еще сорвусь и упаду! А падать тут высоко! Говорят, у кошек девять жизней – но проверять как-то не хочется. В общем, я решил вместо этого продемонстрировать природную элегантность – втянул живот и стал всячески потягиваться, принимая самые изысканные позы, на какие только способен.

– Ну же, кот, прыгай! – крикнул вдруг кто-то внизу.

– Да, точно, прыгай давай, трус! – подхватили другие голоса.

А потом эти голоса начали скандировать: прыгай, прыгай, прыгай, ПРЫГАЙ!

Ну вот еще, пф! Шантажировать себя я точно не позволю! Тем более взбудораженной толпе! Негодуя, я по кошачьей лесенке спустился вниз, где был встречен недовольными криками и освистан толпой. Ах кошачий ты лоток, это было не выступление, а самая настоящая катастрофа!

Жалкое зрелище! Да, вот что мы все собой представляли после этого шоу – точнее не описать. Все повесили головы и сидели как в воду опущенные, вдобавок, видимо, проглотив языки – никто до сих пор не проронил ни слова.

– Так плохо мы еще никогда не выступали, – проскулила Пат, первой прервав молчание.

– Катастрофа! – гневно заблеяла О’Нелли. – Это really, правда-правда, была полная катастрофа!

Я откашлялся.

– Нууууу… – протянул я затем, желая немного подбодрить приятелей. – Да не так уж все и ужасно. И публика в паре мест смеялась. Может быть, они решили, что все так и было задумано.

Я хотел добавить еще что-нибудь утешительное, но тут появился разъяренный синьор Балотелли – иными словами, перед нами разверзлась преисподняя. Он с воплем подлетел к клетке, взъерошил волосы, потом упер руки в бока и обрушил на наши головы поток отборной брани.

– Вы что это думать?! Вы что это творить?! Тутти дилетанти, вы все дилетанты! – закричал он. – А мой костюм? Испорчен! – Тут Балотелли театральным жестом схватился за сердце и продолжил громко причитать: – Это что такой?! Заговор против меня устроить?! Что я вам делать некорошо? Всегда вам все корошо делать! Как папа! Как настоящий амико, друг! Я не заслужить! – Он возмущенно засопел и, наклонившись, вплотную приник к прутьям решетки: – Клянусь мамма Мария, что всех вас отправлять к диаволо! Тутти, всю труппу! Дилеттанти! Еще раз мне так делать – и все укодить к вашему амико Дикки, бедному свинье. Клянусь!

И он яростно потопал прочь. В клетке воцарилась мертвая тишина – можно было бы услышать, как падает булавка.

– Проклятая банановая кожура! – прошептал Флойд. – Нас всех отправят в приют…

– …или сразу уничтожат, – мрачно прорычал Паташон.

– Ну и куда ты, черт побери, запропастился?! – злобно прошипел я Бартоломео, который вынырнул откуда-то из-за угла и неторопливо вышагивал нам навстречу в Луна-театре.

– А что такое? – удивленно спросил он. – Что-то случилось?

– Еще как случилось! – продолжил ругаться я. – Все шоу псу под хвост! А Балотелли пригрозил, что нас всех ждет та же судьба, что и Дикки!

Глаза Бартоломео округлились от ужаса:

– Что?! Неужели вас даже на пару часов нельзя оставить одних, чтобы вы дел не наворотили?!

Я еще немного побурчал и поогрызался, а потом рассказал ему обо всем, что случилось в его отсутствие. И что Балотелли до сих пор не угомонился. Скорее наоборот. Загружая нас в кузов машины, он орал, что лучше бы нам сейчас собраться, а то… А ТО! А то ЧТО, впрочем, мы так не узнали – ничего определенного на этот счет синьор не сказал. У всех в труппе сильно сдали нервы. Как они в таком состоянии справятся с грядущим вечерним представлением, было для меня загадкой.

– Ну так все-таки где ты был? – переспросил я кота.

– Брмммгрмпфф, – невнятно пробормотал он себе в усы.

– Что-что?

– Иногда мне нужно немного побыть одному…

– Что это вдруг? – уставился я на него в недоумении.

– Ведь мы, кошки, по характеру одиночки, – начал он назидательно, – и необходимость целыми днями находиться в компании других живых существ – к тому же не своего вида – порой сильно действует мне на нервы.

В общем-то я понимал, о чем он говорит. Будучи диванным котом и большим ценителем уюта, я и сам чувствовал, что постоянное пребывание в обществе и стресс последних дней сильно меня измотали. Но все же я счел, что Бартоломео в этой ситуации мог бы проявить побольше командного духа и что такие самовольные отлучки из труппы уже не лезут ни в какие ворота, поэтому некоторое время еще недовольно бурчал себе под нос. Потом мы поменялись местами – или, иначе говоря, ролями: Бартоломео стал готовиться к выступлению, а я отправился ловить преступников.

– Ладненько, – попрощался я с ним. – Сразу после представления встречаемся тут, за кулисами. Надеюсь, у меня будет что вам рассказать!

Я выбрался из театра в фойе гостиницы и попытался прокрасться через него как можно незаметнее. За стойкой администратора была все та же девушка, что встречала нас при заселении, а потом обнималась с кем-то в коридоре в рассветных сумерках. Похоже, она работает тут без выходных!

Уже собравшись прошмыгнуть вдоль стены, я краем глаза заметил, как что-то подозрительно блеснуло. Ну и ну, что бы это могло быть? Я залез под кресло и стал наблюдать за девушкой-администратором. Вот! Снова что-то блеснуло!