Противодействие союзного командования еще более усилилось после 18 июня, когда попытка взять Севастополь штурмом провалилась. Несмотря на это, в Стамбуле продолжали обсуждать план Эмира, и турки получили очень ценную поддержку британского посла, хотя генерал Уильямс прислал письмо с возражениями.

В середине июля Эмир, стремясь навязать свои планы Генеральной ставке союзников в Крыму, предложил заменить войска, выведенные отсюда, другой армией, которая насчитывала 20 тыс. человек и завершала свое обучение в Болгарии под руководством французского генерала Вивиана. Отвергнуть это предложение было очень трудно, но и маршал Пелиссье, и генерал Симпсон по-прежнему отказывались поддерживать идею вторжения в Грузию. 17 июля Эмир-паша отправился на судне в Стамбул. Там же оказался и подполковник Сиссо, которому поручили отговорить турецкое правительство от этого предприятия. Обсуждение продолжалось до конца августа, пока наконец британское правительство не отказалось от своих возражений, а ставка союзников не добилась определенных гарантий. После этого началась подготовка к осуществлению плана Эмир-паши. Тем временем три месяца, когда можно было воевать на Кавказе, прошли, а положение турецких войск еще более ухудшилось.

24 мая армия Муравьева перешла Арпа-Чай и расположилась лагерем в том же самом месте, что и год назад, – в Полдерване и Куру-Дере. На обеих Ягнах, стоявших в 10 км от крепости Карс, были созданы патрульные посты. 3 июня к армии Муравьева присоединились войска генерала Ковалевского и часть войск из Ахалцихе. У него теперь было около 20 тыс. пехотинцев, 7 тыс. кавалеристов и 80 орудий. 6 июня, намереваясь полностью блокировать все подступы к Карсу, Муравьев перенес свой главный лагерь в деревню Марджик, в 8 км на юго-юго-восток от Карса. Здесь он мог держать под контролем дороги в Эрзерум и Кагизман.

16 июня Муравьев, оставив 11 тыс. пехотинцев и кавалеристов с 40 пушками осаждать крепость, а 5 тыс. солдат – охранять его линию коммуникаций с Александрополем, двинулся с остальной армией в направлении Саганлугских гор. Не встретив никакого сопротивления, его армия уничтожила значительные запасы продовольствия, сосредоточенные турками в Бардизе, Еникёе, Караургане и Зивине.

После этого он решил в долине Алашкерт разгромить отряд Вели-паши, который насчитывал около 7 тыс. солдат регулярной армии и примерно столько же – нерегулярной, а также 20 орудий. Суслов в это время стоял под Баязетом, но, несмотря на приказ Муравьева перейти в наступление, остался стоять на месте, считая, что у него слишком мало сил. В середине июня Вели-паша, опасаясь, что Муравьев перейдет Саганлуг и отрежет его от Эрзерума, вывел свои войска из долины Алашкерта безо всякого давления на Суслова и, форсировав Драм-Дат, занял позицию у Кёпрюкёя, прикрывая мост через Араке.

Пока Суслов осторожно занимал долину Алашкерта, Муравьев выслал вперед князя Дондукова-Корсакова со всей кавалерией, велев ему перехватить Вели в долине Пасина. Этому офицеру было приказано установить связь с Сусловым, а потом быстро пройти на запад и отрезать турок от Хасан-Кале (Пасинлера) и путей отступления в Эрзерум. На рассвете 21 июня Дондуков-Корсаков достиг северного берега Аракса и обнаружил Суслова на другом берегу реки Юзверан. Теперь он вынужден был подчиняться приказам нерешительного Суслова, который продолжал стоять у Кёпрюкёя, считая, что у него недостаточно сил, чтобы напасть на противника. Из-за сусловской осторожности план Муравьева провалился. Ночью 21 июня Вели, испугавшись перемещения русских войск на другом берегу Саганлуга, ушел из Кёпрюкёя в Хасан-Кале. Утром он оставил даже свои укрепленные позиции и, отступая, забрался на хребет Деве-Боюк, прикрывавший Эрзерум. В тот же самый день кавалерия Дондукова-Корсакова заняла Хасан-Кале. Муравьев устроил Суслову разнос, отослал его назад в долину Алашкерта, а сам вернулся в свой лагерь, расположенный у стен Карса.

В Эрзеруме царила паника, и Вели-паша, бездарный командир, потерявший контроль над своими плохо обученными и деморализованными войсками, готовился бежать в Байбурт по дороге, ведущей в Трапезунд.

Муравьев понимал, что ему представилась возможность практически без боя занять Эрзерум, но он не стал этого делать. Он знал, что войск, оставленных им у Карса, недостаточно для штурма, а опыт в кампании 1829 г. подсказывал ему, что занимать Эрзерум и начинать наступление в долине Чороха с относительно небольшими силами, имевшимися в его распоряжении, неразумно. Он опасался распыления сил и не слишком доверял (вероятно, вполне справедливо после случая с Сусловым) подчиненным ему командирам. Муравьев опасался также прибытия сильной армии союзников в Трабзон, и был прав – нет никакого сомнения, что оккупация русскими Эрзерума заставила бы армию Эмир-паши, которая готовилась тогда к высадке в Мингрелии, двинуться на помощь Эрзеруму.

Муравьев правильно оценил сложившуюся обстановку, но он, несомненно, был лишен политического воображения. Захват Эрзерума оказал бы большое влияние на боевой дух русских войск и позволил бы отсрочить неизбежное падение Севастополя. Вполне возможно также, что известия о падении Эрзерума могли бы привести к капитуляции Карса, гарнизон которого уже жестоко страдал от нехватки продовольствия. Во время войны политические и психологические аспекты неотделимы от военных. В Эрзеруме Муравьев упустил шанс легкой победы, поскольку не учел его особого значения. Три месяца спустя политические и психологические факторы заставили его предпринять штурм Карса, дорого обошедшийся русской армии.

Муравьев продолжал верить, что турки пришлют подкрепления в Эрзерум из Трабзона; он считал любое движение, направленное на снятие осады Карса со стороны Кутаиси, Куринского ущелья или Ахалцихе, совершенно невозможным. Кстати, его взгляды разделял и Фенвик Уильямс. Тем не менее около 20 сентября Муравьев получил информацию о том, что в Батум прибыло около 8 тыс. турок, а их командующий, Эмир-паша, двинулся на Редут-Кале и Сухум, где, очевидно, ожидалась высадка нового подкрепления. Русскому главнокомандующему стало ясно, что противник готовит вторжение в Западное Закавказье, что создавало угрозу для Кутаиси и, возможно, Тифлиса. 23 сентября в цитадели Карса раздался салют, и со стен послышались радостные крики. Вскоре стало известно, что так турки праздновали падение Севастополя – это известие дошло до них раньше, чем до русских войск. Муравьев собрал военный совет, на котором единодушно было решено штурмовать Карс, сосредоточив для этого все имевшиеся силы.

Это решение нарушило все планы кампании, ибо Муравьев хотел дождаться результатов своей мобильной осады, которая, по его мнению, должна была привести к капитуляции Карса до конца ноября. У него имелись сведения, что через шесть или восемь недель у гарнизона закончатся все припасы и что силу турок серьезно ослабляла разразившаяся в крепости эпидемия холеры. Он знал, что боевой дух защитников Карса после сообщения о падении Севастополя и высадке Эмир-паши в Грузии сильно возрос и влияние британских офицеров, которые выступали против капитуляции, тоже усилилось. В то же самое время он понимал, что его собственные войска будут расстроены последними сообщениями, но тем не менее отвергнут идею о том, чтобы уйти, не попытавшись овладеть Карсом. Ему также было понятно, что падение Севастополя потрясло общественное мнение в России, и отступление от стен Карса станет новым жестоким ударом по престижу страны. Как и в Эрзеруме, военные принципы в душе Муравьева сумели победить политические расчеты; теперь он уже не обращал внимания на очевидные военные трудности и принял отчаянное решение, навязанное ему общей стратегической ситуацией.