Ответил Бен тихо, но отчетливо:

— В футбол…

— Ты помнишь, чем еще занимался?

Бен сморщил лоб, словно искал в шкафу фотоальбом, который точно должен стоять где-то тут, на полке.

Андреа дала подсказку:

— Ты ездил в горы?

На этот раз Бен думал еще дольше.

— Кататься на сноуборде с ребятами, — наконец ответил он. Я почувствовала облегчение и едва не воскликнула: «Отличная работа!»

Возможно, Бен не помнил, что с ним произошло, но мне хотелось знать, понимал ли он, что его жизнь радикально переменилась, что он не может теперь позвонить друзьям и запланировать путешествие, не может схватить ключи от машины и уехать, если ему захочется это сделать. Раньше Бен и Грег постоянно подначивали друг друга и иногда делали это и теперь. Только позавчера они над чем-то хохотали, сидя на заднем сиденье машины, и можно было надеяться, что пробудилась еще одна часть прежнего Бена, и это было чудесно. Однако большинство друзей Бена, даже те из них, кто проявлял больше всех внимания и сочувствия во время пребывания Бена в больнице, перестали заходить к нему, потому что нашли работу и переехали на новые квартиры. Некоторые друзья изредка приходили, но чувствовали себя неловко, потому что, даже если Бену и нравилось общаться с ними, это было совершенно неочевидно. Он никогда не вступал в разговор и не строил планы по собственной инициативе.

Мне хотелось знать, не грустит ли он, пусть даже он был не в состоянии внятно выражать свои чувства. Андреа тоже все время об этом думала. Когда Бен отказывался ехать туда, где могли быть его друзья, или отрицательно качал головой в ответ на просьбу матери съездить на кресле-каталке в магазин, Андреа спрашивала себя: происходит ли это от осознанного стеснения? Трудно сказать. С той же долей уверенности можно было предположить, что Бен, сидевший сейчас передо мной, чувствовал себя единственным Беном Клэнси, который когда-либо существовал.

— Ты чувствуешь себя таким же, каким был прежде? — спросила Андреа сына.

— Да… — ответил Бен.

— Ты не чувствуешь, что что-то изменилось?

— Не особо, — пожав плечами, ответил Бен.

Андреа продолжала внимательно смотреть на сына.

— Думаю, ты стал намного тише, — она повернулась ко мне. — У Бена был очень громкий голос и смех, и так было всегда. Думаю, что все это осталось, просто он уменьшил громкость.

Мы продолжали говорить, как вдруг все три собаки вскочили и с лаем бросились к входной двери, за которой стояла пришедшая женщина-трудотерапевт. Когда Бен вернулся домой, она регулярно приходила к нему, помогая восстановить некоторые навыки: приготовления сэндвича, самостоятельного принятия душа. До передозировки Бен был страшным любителем сэндвичей, сказала мне Андреа. Не важно, было ли десять часов утра или стояла глухая ночь — Бен мог состряпать великолепный сэндвич и с большим аппетитом съедал его. Андреа нисколько бы не удивилась, если бы Бен быстро научился делать сэндвичи после болезни.

В тот день у инструктора по лечебной физкультуре был выходной, и терапевт решила заняться с Беном физической подготовкой. Она дала ему две красные гантели в 1,3 кг и держала его за поясницу, пока он десять раз поднимал и опускал их. До передозировки Бен отказался бы заниматься такой глупостью — поднимать столь смехотворный вес, но сейчас это был максимум, на который он был способен, не теряя равновесие. Потом трудотерапевт подвела Бена к кухонному столу, и, держась за него руками, он принялся поочередно отводить ноги в стороны. Андреа стояла рядом и подбадривала его с интонацией школьного тренера по футболу: «Давай, Клэнси!» Бен едва заметно улыбался, но ничего не говорил.

Теперь надо было попрактиковаться в ходьбе. Неделю назад Бен страшно напугал мать, когда она на несколько минут оставила его на кухне одного. Вернувшись, она не увидела сына. Он выбрался из кресла, встал и по лестнице поднялся на третий этаж. Все обошлось, но это было везение. Бен мог получить серьезную травму. Андреа не хотела даже думать о том, что могло бы произойти, если бы Бен вышел на улицу и кто-нибудь увидел его неуверенную походку, решил бы, что Бен пьян, и позвонил бы в полицию, а тот не сумел бы объяснить, что на самом деле происходит.

— Начинаешь представлять себе ужасные вещи, — сказала мне Андреа.

Для того чтобы уменьшить риск, она купила Бену красный браслет, на котором были написаны его имя и адрес, а также информация о поражении мозга. Бен поначалу сильно растерялся, но проникся необходимостью ношения браслета и все время настаивал, что его надо надеть, даже когда браслет уже красовался на его запястье. Андреа пыталась объяснить, указывая на браслет, что тот на месте, и его не надо надевать, но Бен не мог совместить эти два факта. Растерянность и недоумение сына росли, несмотря ни на что, но потом Бен признал свое поражение и смирился, так ничего и не поняв.

— Раньше он никогда не сдавался, — отметила Андреа. — Он вообще был великим спорщиком.

Бен медленно шел по гостиной. Инструктор придерживала его за пояс, когда он был готов пошатнуться. Вскоре Бен торопливо засеменил мелкими шажками, ставя ноги на цыпочки. Эту походку в свое время описал у Бена доктор Джачино. Однако инструктор не замедлила напомнить: «Шире шаг, Бен!» — и походка нормализовалась. Когда они пошли обратно, Бен старался ставить ноги правильно, чтобы скорее вернуться и устроиться поудобнее в кресле-каталке. Особенно сложной оказалась задача повернуть в углу в обратную сторону, а потом мы в течение нескольких томительных секунд наблюдали, как Бен сосредоточенно усаживался в кресло.

После этого занятие окончилось. Длительность его составила ровно 45 минут. Вечером к Бену должен был прийти логопед. В промежутке Бену предстояло заняться сэндвичем, посмотреть телевизор и немного отдохнуть, но время шло быстро, и заметить успехи, происходившие день ото дня, было трудно. Сеансы лечебной физкультуры, трудотерапии и коррекции речи происходили два раза в неделю, поэтому прогресс зависел в большей мере от тех часов, которые Андреа и Бен проводили в доме наедине. Иногда все шло гладко — они читали вслух, играли в настольные игры, а в перерывах Бен выполнял физические упражнения. Но в другие дни Бен бывал не в настроении, и матери было трудно заставить своего взрослого сына сохранять мотивацию к занятиям; в такие минуты у Андреа возникали сильные сомнения в том, что Бен понимает, чего он лишился. Было легко примириться с медленным прогрессом в течение одного дня, но дни складывались в недели, а недели — в месяцы. Андреа и Брайан начали опасаться, что совершили ошибку, забрав сына домой и упустив шанс на улучшение в результате более планомерного лечения.

Они начали искать клинику поблизости от дома, где Бен мог бы получить более квалифицированную и лучше организованную помощь. Им особенно понравилось одно учреждение, где Бен мог бы заниматься лечебной физкультурой в спортивном зале, а также работать над речью, воспроизводя для лучшего усвоения то, чему научился накануне. В этом реабилитационном центре был бассейн, помещение для занятий йогой — и даже маленький магазин, где Бен мог бы практиковаться в приобретении покупок в реальных супермаркетах. Два раза в неделю проводились дополнительные занятия — спортивные игры на площадке, соревнования по плаванию или мини-гольф. Этот реабилитационный центр был предназначен для больных с поражениями головного мозга, и большую часть пациентов составляли пожилые люди, пережившие инсульт. Но, возможно, там будут и пациенты, близкие Бену по возрасту.