Ему хотелось почувствовать Уиннифред. Хотелось ее тепла и запаха. Хотелось на мгновение ощутить себя в окружении чего-то ясного, прекрасного и невинного, хотелось насладиться этим мигом, не представляя, как это превращается во что-то решительно… менее невинное. Но просить об этом было, наверное, слишком. Аромат лаванды дразнил ему ноздри. Он почувствовал мягкую тяжесть груди, прижимающейся к его торсу. Каждый мускул в теле напрягся. Осторожно, очень осторожно, выпростался он из объятий и отодвинул Уиннифред на расстояние вытянутой руки.

Если она и заметила его неловкость, то никак этого не показала. Она смотрела на него точно так же, как в тот день, когда он привез Лилли новое платье, с той же чудесной широкой улыбкой и светящимися от счастья прекрасными янтарными глазами. Он уронил руки и отступил назад.

— Я рад, что вы довольны.

Уиннифред рассмеялась и подняла контракт.

— Вы подарили мне Мердок-Хаус. Даже и не пытайтесь описать мое состояние. Чувства буквально переполняют меня… ах! — Она заплясала на месте, и это было так мило и глупо, что он усмехнулся, избавившись от напряжения. — Ой, я должна показать это Лилли. Можно, я покажу Лилли? Вы не против?

— Конечно же, нет. С чего бы мне быть против?

— Я не поблагодарила вас как следует. Но я не знаю как. Я… спасибо вам! — Она снова рассмеялась счастливым девичьим смехом, который тронул его сердце, и шагнула к нему, чтобы быстро чмокнуть в щеку. — Спасибо.

Еще раз ослепительно улыбнувшись ему, Уиннифред развернулась и помчалась к дому. Гидеон посмотрел ей вслед и поневоле заулыбался в ответ, когда на верху ступенек она издала совсем не подобающий леди вопль восторга.

Он поднес два пальца к щеке, где все еще оставалось тепло ее поцелуя, и сказал себе, что нет ничего страшного в том, чтобы несколько минут побыть странствующим рыцарем. Разве с самого начала, когда он ехал в Шотландию, он не намеревался изображать героя?

Да, намеревался и был уверен в своих способностях исполнить эту роль, ибо его единственной задачей было предложить извинение и деньги. Он должен был в буквальном смысле сыграть героя. Пока он будет воздерживаться от попыток быть им на самом деле, все останутся счастливы и… невредимы.

Уиннифред подняла руку, чтобы постучать в дверь Гидеона, заколебалась, потом раздумала. Существует вероятность, весьма реальная, что разговор может вылиться в спор.

Уже одна эта мысль заставила Уиннифред поморщиться. Ей не хотелось спорить с Гидеоном. Прошел всего лишь день с тех пор, как он подарил ей Мердок-Хаус. Денежная ценность такого подарка была ошеломляющей, но именно от его доброты грудь ее сжималась, а воздух застревал в легких, когда она читала контракт. Гидеон вручил ей мечту точно так же, как вручал мечту Лилли, беря их в Лондон.

У Фредди просто в голове не укладывалась щедрость того, что он сделал. И вот она стоит перед его дверью, собираясь попросить еще больше. И готовая спорить, дабы получить это.

Она потопталась на месте, покусала губу и сказала себе, что попросит не так уж много. Всего лишь о небольшом одолжении. И то только потому, что Лилли настояла, а она нервничает, потому что Лилли подняла из-за этого столько шума.

— Несколько часов времени, — пробормотала она себе под нос. — Это же такой пустяк, правда.

И у нее нет никаких причин так переживать из-за возможного разногласия с Гидеоном. Он сделал ей бесценный подарок, за что она всегда будет безмерно благодарна. Благодарность, однако, не стоит путать с обязанностью. Уиннифред попросит его об услуге, и если у него с этим возникнут затруднения, она уладит этот вопрос с Лилли.

Довольная, пусть даже и не вполне убежденная логикой своих рассуждений, она постучала в дверь Гидеона и, когда он отозвался, вошла.

Он сидел в одном из кресел перед окном, с книгой на коленях. При ее появлении он вскинул глаза и слегка нахмурился.

— Что-то случилось, Уиннифред?

— Нет, нет. — Она искренне надеялась, что это так. Она прошла к нему через комнату и решила приступить прямо к делу. — Лилли считает, что мне теперь неприлично ходить в тюрьму одной.

Строго говоря, Лилли никогда не считала это приличным, но выбора просто не было.

Гидеон очень долго смотрел на нее, прежде чем заговорить:

— Не буду даже и пытаться выразить, как я согласен с Лилли. Какого дьявола вы ходили в тюрьму? Одна?

Во избежание спора она встретила его потрясение со сдержанным спокойствием.

— Некоторые из надзирателей готовы платить неплохую цену за починенную рубашку или пальто, а Лилли всегда была искусной швеей.

— Вам больше незачем шить за деньги. Если вам что-нибудь нужно…

— Работа была сделана до вашего приезда, Гидеон. Мы просто позабыли про нее среди всей этой суеты. Не могу же я оставить их одежду себе, верно?

— Разумеется, нет. Пошлите кого-нибудь из лакеев.

Именно это и говорила ей Лилли, и именно это Уиннифред даже слушать не хотела, не говоря уж о том, чтобы сделать.

— Я бы хотела поехать сама. — Она крепко стиснула руки, чтобы не дать им нервно теребить юбку. — У меня там… еще одно дело.

— Еще одно дело, — медленно повторил он. — В тюрьме.

Его тон раздражал. Одно дело, когда он не одобряет ее прошлого поведения, но совсем другое — разговаривать с ней так, будто она неразумное дитя. Уиннифред вздернула подбородок.

— Именно так я и сказала. Ну, так вы отвезете меня, или я поеду одна и предоставлю вам объяснять Лилли, почему вы не можете оторваться от своих… — она подалась вперед и склонила голову набок, чтобы взглянуть на его книгу, — «Рассказов в стихах» Джорджа Грэбба, чтобы проехаться со мной несколько миль по дороге? Вы правда читаете поэзию?

Он аккуратно закрыл книгу, аккуратно положил ее на столик и заговорил, так тщательно подбирая слова, что Уиннифред слегка занервничала.

— Время от времени. А теперь присядьте, Уиннифред, и расскажите мне толком, в чем заключается это ваше дело. Если я посчитаю его не важным, рубашки и пальто доставит лакей. Если я сочту, что причина поехать вполне убедительная, то отвезу вас сам. Вы можете, если захотите, сообщить Лилли, на каком решении я остановился. Но давайте проясним — я ни перед кем не оправдываюсь.

Она задумчиво смотрела на Гидеона. Он не кричал, не ругался, даже не раздражался на нее. Голос его оставался совершенно ровным. Но властность и в тоне, и в словах была прямо-таки осязаемой.

Она села напротив него, как-то вдруг заинтригованная.

— Я гадала, как вам удавалось столько лет командовать кораблем. Теперь начинаю подозревать, что вы получили свое ранение во время поднятого мятежа.

— Рад, что удовлетворил ваше любопытство, — отозвался он все тем же неумолимым голосом. — Ваши причины, Уиннифред. Изложите их.