– Я это помню. Я сама ее потом от ожогов лечила, дуру, – отозвалась Ия Карловна. – Ее же через неделю амнистировали, чего ради надо было пожары устраивать?

– Во-во... Словом, все относительно тихо-спокойно, нормальная жизнь от звонка до звонка. И тут на тебе – чертовщина какая-то!

Полковник снова приложился к медицинскому спирту. Из закуски у докторши были только коробочки с разноцветными витаминками. Кирпичный зажевал выпитое пригоршней желтых горошин аскорбиновой кислоты и лишь поморщился.

– Знаете что, – отморщившись, сказал Кирпичный и наклонился к самому уху докторши. – Вся чертовщина у нас в колонии началась, как появилась эта... свихнутая на всем японском.

– Старуха, что ли? – удивилась Ия Карловна. – Так она же абсолютно безвредная, по-моему. Наоборот, многие из заключенных потянулись к ней, вон, чайные церемонии изучают, веера на продажу делают – загляденье... Она же тихоня, слова лишнего не скажет, хоть, правда, я ее редко вижу, она за те пять лет, что сидит, ни разу ничем не болела, только на прививки ходила вместе со всеми. Положительный, словом, человек.

– Положительный, да?! – голос полковника яростно взвился и упал до заговорщицкого шепота. – А вы ее дело читали? Нет? То-то. А я... Я тоже не читал! Но слыхал, что сидит она так долго не только за то, что какие-то проблемы у нее были с налоговой полицией. А еще и за то, что была она черной ведьмой, колдовала и над людьми всяко измывалась.

– Ну, товарищ полковник, – протянула скептически Ия Карловна. – Про колдовство – это все басни. Нету никакого колдовства.

– А я говорю: есть! Тут она себе кличку японскую взяла, а настоящее-то ее имя Анастасия Либенкнехт, о как! Говорят, в предках у нее какие-то уральские ведуны ходили, знающие места, где сокровища, клады попрятаны. Она вроде и хотела на Урале сотворить колдовское царство, чтобы все ей подвластно стало.

– Не знаю, не знаю... Почему же эту уральскую, как вы говорите, ведьму вдруг у нас в колонии отыскал японский благотворительный фонд «Тэнгу»? Зачем этот фонд нас деньгами и компьютерами засыпал по самое не хочу, лишь бы вы, начальство, разрешили создать заключенной Анастасии и ее единомышленницам медитационный центр? Что она там, в этой... комнате Просветления план вторжения японских оккупантов на Дальний Восток разрабатывает? Хи-хи-хи, – глупо как-то захихикала Ия Карловна. – Нас сейчас без всякой оккупации можно голыми руками за сто баксов завоевать. Да и завоевывать незачем. Так что, по-моему, старуха здесь ни при чем.

Полковник Кирпичный молча пожал плечами. Его лицо, в обычном состоянии напоминавшее недостиранную казенную наволочку, сейчас выглядело по-детски растерянным.

– Что хотите, говорите, Ия Карловна, а дело нечисто. Может, Япония тут и ни при чем, а только как эта Анастасия у нас появилась, все вверх дном пошло. То, помните, одна дамочка себе глотку перерезала, а в предсмертной записке написала, что, мол, жить больше недостойна с такой грязной душой и надеется, что теперь ее карманбудет чист...

– Карман!Может, карма? – уточнила Ия Карловна, которая в отличие от полковника Кирпичного имела диплом о высшем образовании и не понаслышке знала, что книги используются для чтения, а не в качестве туалетной бумаги.

– Может, и карма, – покорно согласился полковник, признавая бесспорное интеллектуальное превосходство докторши. – Что бы там ни было, а бабу эту не вернешь. Хорошо, хоть никаких проверок к нам не нагрянуло, списали все как самоубийство. А только мне думается, что это старуха Анастасия приказала той бабе глотку перерезать, потому как самоубийца тоже вроде на моления эти японские ходила и, видать, не угодила чем-то старухе. А потом еще эта, недавняя, которую крысы изгрызли и труп которой пропал, помните?

– Но труп потом нашелся... – Ию Карловну передернуло. Ей вспомнилось, как с разложившейся отвратительной плоти спрыгнула громадная крыса.

– Не нашелся он, – тяжко вздохнул полковник. – Я на днях буквально того парня спросил, который сжечь труп должен был. Он и сказал, что по приходе в морозилку никакого трупа не обнаружил, а потому сжег какие-то мешки с отбросами, чтоб уж печка не зазря дымила. Вот так-то.

– Но как же... Мы же с вами сами видели...

– Мы с вами, Ия Карловна, еще много чего видели. – Дрон Кирпичный неловко задел ладонью пузырек с витаминами, и яркие шарики весело заскакали по вытертой клеенке стола. – Пятерых мертвяков мы тоже с вами видели, вы их смерть освидетельствовали, а теперь они вон где – все на боевом посту! Ч-черт! Спирт кончился.

– Я еще принесу, – с нехарактерной для нее резвостью вскочила Ия Карловна. Видимо, ее начинал пугать весь этот разговор. – У меня в кабинете, в сейфе есть. Я мигом! И из еды чего-нибудь придумаю...

– Ладно.

Докторша вышла, а полковник с каким-то тоскливым упорством стал читать надписи на картонных, выцветших от времени плакатах. Этими плакатами были увешаны все стены выкрашенного в серую краску процедурного кабинета, где полковник и докторша устроили разговор по душам. Надо сказать, что для разговора по душам процедурный кабинет с его унылыми клеенчатыми топчанами, шкафиками с клизмами и стопками старых дырявых грелок являлся не самым лучшим местом. Да и на плакатах понарисована была такая пакость, от которой бесстрашному полковнику еще тошней стало.

«Берегись чесоточных клещей и вшей, – пугал один плакат, изображавший некое фантастическое насекомое, хищно нависшее над крошечной фигуркой чахоточно худого человека. – Чаще проходи санитарно-гигиенические мероприятия!»

У полковника всюду немедленно зачесалось, и он уж был готов поверить тому, что и его съедают проклятые вши и клещи, как другой плакат добил его. Изображал он вольную интерпретацию известной картины Васнецова «Богатыри». Только тут вместо богатырей на тощих клячах гордо восседали уродливые скелеты с лентами через плечо, как у свадебных шаферов. На лентах было написано: «Алкоголизм», «Наркомания», «Курение», чтоб зрителю стало понятно, чего ради глумливо ухмыляются костлявые наездники. Под копытами коней виднелись столбцы цифр, показывающих, сколько в России перемерло всякого народу от трех вышеозначенных пороков.

«Вот блин, – подумал Кирпичный. – Надо с водкой завязывать, что ли...»

Но тут взгляд его упал на плакат, повергший неокрепший мозг полковника в ужас и трепет.

«СПИД – начало твоего КОНЦА!» – уверял плакат и к тому же выспрашивал, сволочь, имел ли полковник беспорядочные половые связи, колется ли он нестерильным шприцем и вообще, есть ли у него гражданская совесть. Полковник даже растерялся, он никак не мог увязать беспорядочные половые связи с гражданской совестью. У него вообще с совестью связей не было! Он если когда кого и трахал, так только в неслужебное время и с резинкой...

«Ну, может, хоть СПИДа проклятого у меня нету!» – мысленно порадовался полковник и тут услыхал приглушенный вереницей комнат медицинского корпуса женский крик. Показалось еще Кирпичному, что вместе с криком он услыхал и звон разбитого стекла, но это он уже решил выяснить на месте, вскакивая из-за стола, на ходу доставая свой табельный пистолет и бросаясь из процедурной на крик.