— На яхту, — пожал плечами Толстый. — Потом по дороге сбросим в море. Дешевле, чем мотаться на свалку. Мы так всегда делали.

— А как с детьми поступите, они могут навредить?

— Дети будут молчать, — уверенно произнес Лысый. — Об этом мы позаботимся.

Рука у Андрея дрогнула, и струя красной «Хванчкары» пролилась на скатерть, попутно обрызгав рубашку Лысого. Видимо, эта рубашка была ему особенно дорога, потому что Лысый издал громкий вопль и подскочил на месте. Андрей такой реакции от него никак не ожидал и не успел вовремя убраться подальше. В итоге Лысый вышиб бутылку у него из рук, и она, перелетев, словно ракета, через стол, угодила в голову одному из гостей, который немедленно обвинил в случившемся именно Андрея, и напрасно бедняга-официант пытался внушить гостю правильный взгляд на происшедшее, тот вникать не желал.

Мы с Васькой увидели только последнее действие трагедии. Андрей вылетел из беседки и, описав дугу в несколько метров по воздуху, смешно перебирая ногами, приземлился. К сожалению, на том месте, куда он приземлился, его поджидал Тима с подносом, на котором стояли красивые вазочки с мороженым. Вазочки мигом разлетелись на кусочки, издав прощальный звон, а поднос покатился по дорожке.

— Андрей! — закричал Васька, вскакивая с места и кидаясь к другу.

Я помчалась за ним, чтобы оказать посильную помощь Тиму как существу, пострадавшему за чужие грехи и собственную доброту. Пока мы хлопотали над пострадавшими, Толстый с Лысым, видимо, решили, что здесь для них слишком шумно, покинули беседку и направились мимо нас к выходу. Я подняла голову как раз в момент, когда Толстый проходил рядом. При виде меня он как-то крякнул и ускорил шаг, хотя глаза от меня не отвел. Поэтому тут же налетел на какую-то дородную матрону с солидным бюстом, на котором сияла огромная брошь. Именно в эту брошь и вцепился Толстый, чтобы не упасть.

Матрона в общем-то была польщена, но ее спутник преисполнился негодованием.

Трудно было сказать, что его больше задело. Оскорбился ли он отношением к его даме или усмотрел в Толстом потенциального похитителя драгоценностей, однако взревел он не хуже горного быка и вцепился в оторопевшего Толстого. От ужаса нахал не догадался отпустить брошь, и потому матрона была вынуждена семенить следом за своим кавалером и умолять его отпустить свою жертву. Такой образ действия только подлил масла в огонь. Теперь ее спутник был твердо уверен, что раз она так защищает этого носатого субъекта, значит, дама к нему неравнодушна, и он тряс бедного Толстого в руках, требуя извинений.

Застежка броши не выдержала такого натиска и расстегнулась. Дама взвизгнула и отстала, а Толстый завопил, так как булавка впилась в его ладонь. Лысый наконец заметил, что дело неладно, и бросился на помощь своему приятелю. На шум сражения из беседки выскочили недавние сотрапезники Толстого и Лысого и тоже немедленно вступили в бой. В азарте никто и не вспоминал ни про Андрея, ни про Тиму.

Андрей же пришел в себя на диво быстро, может, благодаря тому, что удар о землю был существенно смягчен кругленьким Тимой. К тому моменту, когда Толстый первый раз врезал кавалеру дамы, Андрей уже пришел в себя и сразу ринулся в пустующую беседку, откуда вернулся через несколько минут. В руках он сжимал два прозрачных пакетика со стеклянными фужерами, из которых недавно пили Лысый с Толстым.

— Судьба сестры для меня все, — таинственно пояснил он вконец опешившему Тиме. — Проверю отпечатки пальцев, возможно, эти типы в розыске.

Тима, ошеломленный падением, только кивнул в ответ.

— Возьмите еще, — пролепетал он.

— Не надо, — с достоинством отозвался Андрей, удаляясь по дорожке. Он величественно прошествовал мимо не желавшего успокоиться защитника слабого пола, придавленного к земле четырьмя противниками, и печальной дамы, ползавшей рядом в поисках утраченной драгоценности.

Вдали нарастал вой милицейских сирен.

— Пора нам отсюда сматываться, — заметила я. — Не люблю давать показания.

Толстый с Лысым, к их великому сожалению, не могли последовать нашему примеру: их противник не оставлял попыток подняться с земли и при этом перечислял, что он сделает с обидчиками, как только освободит хоть одну конечность. Оставить его в этой ситуации было сродни самоубийству. Ведь Лысый сидел на его левой руке, Толстый на правой, а их приятелям пришлось охранять ноги.

Мы разминулись с милицией около входа. Молодой лейтенант взглянул на нашу компанию и особенно внимательно проводил взглядом Андрея, который гордо вышагивал в изрядно потрепанной черкеске, но задерживать нас не стал: из-за деревьев неслись такие громкие проклятия, что внимание лейтенанта поневоле обратилось туда, и, ходи Андрей даже голым, на него все равно махнули бы рукой.

— Куда дальше? — прыгая в машину, спросила я у Андрея. — У тебя есть еще один ресторанчик на примете? Я бы не прочь поужинать наконец.

— Надо посмотреть, что у них там творится на яхте, — глубокомысленно произнес он в ответ, надеясь, что у него не спросят, что же, собственно говоря, ему уже удалось узнать. — А потом уж будем есть.

В глубине души Андрей сомневался, что это «потом» наступит, и под ложечкой у него тоскливо заныло. Но он напомнил себе, что как студент юридического факультета, а стало быть, будущий защитник закона, не имеет права пасовать перед трудностями и опасностями.

К яхте мы подъехали в глухую полночь, потому что по дороге у нас кончился бензин и нам пришлось пару километров толкать машину. Потом над нами сжалился водитель какого-то грузовика и кинул нам буксировочный трос. Потом мы долго носились по территории бензоколонки и пытались найти хоть одну живую душу. Наконец мы ее нашли в облике в хлам пьяного заправщика, и тут судьба нам улыбнулась, заправщик налил полный бак и немедленно удалился досыпать, гордо отказавшись принять плату.

Яхта выглядела не слишком приветливо. Я хочу сказать, что никаких там огней по бортам и вообще никакой иллюминации на ней не наблюдалось.

— Пошли, что ли? — неуверенно предложила я, сама ужасаясь тому, что говорю.

И мы пошли. Фонарика у нас не было, и мы ориентировались исключительно по памяти и полагаясь на свет звезд, которые в качестве осветительных приборов оставляют желать лучшего. Первым на трап шагнул Андрей. И зря. Природная неуклюжесть дала себя знать, и уже через два шага он полетел в воду.

— Одно хорошо, — заявил бедняга, когда мы его вытащили и вытрясли из него излишек воды, — теперь совершенно ясно, что на яхте никого нет. Если бы там кто-нибудь был, то давно бы выскочил, чтобы узнать, что тут творится.

Осторожно перебравшись на палубу и чутко прислушиваясь к каждому звуку, мы прошли в каюту.

Тут было еще темнее, чем на улице. Я споткнулась обо что-то и грохнулась лицом вниз. Но вместо твердого пола уткнулась лбом во что-то мягкое.

— Ай! — взвизгнула я. — Что это?