— Фу, глупый, — сказала Мэри. Она улыбнулась и повеселела. Болезненная напряженность исчезла.

— Можно ли отбелить страусовое перо? — спросил я. — Оно стало совсем желтое.

— Наверно, можно. Надо спросить мистера Шульца.

— Зайду к нему в понедельник.

— Мне хочется, чтобы Марджи погадала, — сказала Мэри. — Мне очень-очень хочется.

Я водрузил шляпу на столбик лестничных перил, и он сделался очень похож на подвыпившего адмирала — если такое явление возможно.

— Достань ломберный столик, Ит. Нужно много места.

Я принес столик из чулана, раскрыл его и укрепил ножки.

— Марджи не любит сидеть в кресле.

Я пододвинул стул:

— А нам что делать?

— Сосредоточиться, — сказала Марджи.

— На чем?

— По возможности ни на чем. Карты у меня в сумке, вон там, на диване.

Я всегда представлял себе гадальные карты засаленными, пухлыми и мятыми, но эти были чистенькие и блестели, словно пластмассовые. Они были длинней и уже игральных карт, и в колоде их было гораздо больше, чем пятьдесят две. Марджи сидела за столом очень прямая и разбирала колоду — ярко раскрашенные фигуры со сложной иерархией мастей. Названия были все французские: l'empereur, l'ermite, le chariot, la justice, le mat, le diable;[14]земля, солнце, луна, звезды, а мастей тоже четыре: мечи, чаши, дубинки и деньги — я так думаю, что deniero должно означать деньги, хотя рисунок напоминал геральдическую розу, — и в каждой масти свои король, королева и валет. Потом еще какие-то странные, жутковатые карты — башня, расколотая молнией, колесо фортуны, виселица с человеком, подвешенным за ноги, — le pendu, и смерть — la mort, скелет с косой.

— Довольно мрачные картинки, — сказал я. — Они и обозначают то, что на них изображено?

— Смотря по тому, как лягут. Если карта легла вверх ногами — значение будет обратное.

— А вообще значение может меняться?

— Может. Это уже вопрос толкования.

За картами Марджи сразу сделалась официально сдержанной. Под ярким светом ее руки выдавали то, что я уже однажды заметил: что она старше, чем кажется.

— Где вы научились этому? — спросил я.

— Девочкой я часто смотрела, как гадает бабушка, а потом стала брать с собой карты, когда шла в гости, — вероятно, как способ привлечь внимание.

— А вы сами верите?

— Не знаю. Иногда происходят странные вещи. Не знаю.

— Может быть, все дело в том, что карты заставляют сосредоточиться — психическая тренировка своего рода?

— Мне иногда самой так кажется. Бывает, я даю карте значение, которое ей вообще не свойственно, и в этих случаях почти никогда не ошибаюсь. — Ее руки двигались, точно живые существа, тасуя и снимая, тасуя и снимая, и наконец пододвинули ко мне колоду, чтобы я снял.

— На кого будем гадать?

— На Итена! — вскричала Мэри. — Посмотрим, сойдется ли со вчерашним.

Марджи взглянула на меня.

— Светлые волосы, — сказала она, — голубые глаза. Вам еще нет сорока?

— Сорок.

— Король дубинок. — Она достала карту из колоды. — Вот это вы. — Король в мантии и в короне, с увесистым красно-синим скипетром и внизу надпись: Roi de Bâton. Она положила карту на стол лицом кверху и снова перетасовала колоду. Потом стала быстро раскладывать остальные карты, приговаривая нараспев. Одна карта легла над моим королем. — Это вам для покрова. — Вторая поперек первой. — Это вам для креста. — Третья — сверху. — Это вам для венца. — Четвертая — снизу. — Это вам для опоры. Это — что было, это — что будет. — Карты ложились одна за другой, образуя на столе большой крест. Наконец она быстро выложила четыре карты в ряд слева от креста, говоря: «Для вас, для дома, что ожидается, как сбудется». — Последняя карта оказалась человек, повешенный за ноги, но я, сидя по другую сторону стола, видел его в нормальном положении.

— Неплохо сбудется.

— Это может означать спасение, — сказала она, кончиком указательного пальца обводя нижнюю губу.

Мэри спросила:

— А про деньги тут есть?

— Да, есть, — сказала она рассеянно. И вдруг смешала все карты, тщательно перетасовала их и снова принялась раскладывать, бормоча свои заклинания. Казалось, она не всматривается в каждую отдельную карту, но воспринимает всю картину в целом, и взгляд у нее был задумчивый и туманный.

Отличный номер, думал я, гвоздь программы для вечера в дамском клубе, да и где угодно. Так, верно, выглядела пифия — холодная, непроницаемая, загадочная. Сумей долго продержать людей в напряженном, тревожном, захватывающем дух ожидании, и они поверят чему угодно — важны не действия, важна техника, расчет времени. Эта женщина зря растрачивает талант на коммивояжеров. Но что ей нужно от нас, от меня? Вдруг она снова смешала все карты, собрала их в колоду и вложила в красный футляр, на котором значилось: «I. Müller et Cie, Fabrigue de Cartes».[15]

— Не могу, — сказала она. — Бывает иногда.

Мэри спросила, едва дыша:

— Вы что-то увидели в картах, о чем не хотите говорить?

— Да нет, я скажу, пожалуйста! Однажды, совсем еще девочкой, я увидела, как змея меняет кожу, гремучая змея Скалистых гор. И вот сейчас, когда я смотрела в карты, они вдруг куда-то исчезли и вместо них я увидела ту самую змею, частью в старой коже, пыльной и стертой, частью в новой и блестящей. Вот и понимайте, как хотите.

Я сказал:

— Это похоже на транс. С вами такое уже бывало?

— Да. Три раза.

— И так же непонятно к чему?

— Мне непонятно.

— И всегда змея?

— О нет! Другие вещи, но такие же нелепые.

Мэри сказала с увлечением:

— Может быть, это означает ту самую перемену в судьбе Итена?

— Разве Итен — змея?

— А! Понимаю, понимаю, — сказал я.

— У меня даже мурашки по телу пошли, — сказала Марджи. — Когда-то мне не были противны змеи, но с годами я их возненавидела. Меня в дрожь бросает от одной мысли о змее. И вообще мне пора домой.

— Итен вас проводит.

— Пусть и не думает.

— Отчего же, я с удовольствием.

Марджи улыбнулась, глядя на Мэри.

— Держите его при себе, да покрепче, — сказала она. — Не знаете вы, каково жить одной.