По свидетельству большой части опрошенных «рейнджеров», в первое время после возвращения из Афганистана они, немного отдохнув, но так и не привыкнув к мирной жизни, писали рапорты на имя командования о своем желании вновь отправиться в Афганистан. Рапорты рядовых спецназовцев, находящихся в запасе, командованием не рассматривались, однако офицерам, выразившим такое желание, подобная возможность предоставлялась.

В отличие от большинства других частей 40-й армии, в спецназе существовали более дружеские, доверительные отношения между солдатами и офицерами.

Офицеры спецназа наравне со своими подчиненными несли все тяготы службы во время выходов на боевые операции и подвергались точно такому же риску. Они не прятались за спины солдат. В спецназе была невозможна ситуация, которая считалась обычной в других частях, когда во время пеших переходов по горам все снаряжение офицера, все его личные вещи за исключением оружия несли бойцы. В группах спецназа офицер не только сам нес весь свой груз, который весил порой 35–40 килограммов, но и брал на свои плечи что-нибудь дополнительное, если возникала необходимость. На операции офицер ел точно такой же паек, что и солдаты, спал в точно таких же условиях. Если подчиненные видели, что их командир обладает высокими профессиональными качествами, бережет людей, не заставляя их понапрасну лезть под пули, готов помочь солдату, то, как правило, в группах складывались очень дружеские отношения, что во многом способствовало выполнению боевых задач.

Конечно, эти отношения мало напоминали лубочные журналистские опусы в «Красной Звезде», но в целом в группах спецназа офицер был гораздо ближе к солдатам, чем в остальных частях «ограниченного контингента». Подобный тип взаимоотношений установился не вдруг. Если офицер сразу после училища приходил на должность командира группы, ему приходилось в течении нескольких месяцев зарабатывать авторитет среди подчиненных, многие из которых, прослужив в Афганистане по году и более, знали и умели больше, чем он. Иногда солдаты в таких ситуациях пытались навязать обращение на «ты», продемонстрировать свое превосходство. Офицеры тоже в свою очередь порой вели себя не по-джентльменски, воспитывая нерадивых, на их взгляд, подчиненных. Были случаи, когда офицер прибегал к такому аргументу, как кулак. Однако силовые приемы военных «педагогов» были скорее исключением, чем нормой. По-разному складывались отношения между офицерами и солдатами на почве распределения трофеев. В одних группах принципиальные командиры могли сложить найденные в разгромленном караване магнитофоны, фотоаппараты, часы в одну кучу и проутюжить ее броневиком, в других — офицер закрывал глаза на все случаи стяжательства и мародерства, получая от солдат свою долю.

По свидетельству бывших солдат, в некоторых батальонах существовала своеобразная такса за увольнение в первой партии демобилизованных. Командир роты получал в дар энное количество бутылок водки, и вопрос решался к обоюдному согласию.

Не случайно дань взималась в виде водки. Среди офицеров существовал строго установленный «водочный этикет». Офицер, прибывший на базу из отпуска или замены кого-нибудь из «старожилов», был обязан выставить водку, чтобы войти в коллектив или отпраздновать свое возвращение на базу после отдыха. При наступлении срока замены, после двух лет службы в Афганистане, этот же офицер устраивал «отходняк», на котором выпивалось сумасшедшее количество алкоголя. Обмывались и другие торжественные случаи. Однако, на операции ни один офицер не позволил бы себе принять хотя бы каплю спиртного.

Непростые отношения складывались между спецназовцами и их командованием, начиная с батальонного звена и выше. По мнению большинства рядовых солдат и офицеров, честно заработавших ордена, «штабные» получали награды за их счет, сами не принимая непосредственного участия в боевых действиях. Чрезвычайно раздражающе на спецназовцев действовали случаи некомпетентности, безграмотного командования со стороны старших начальников, особенно если в результате погибали люди. Всеобщее негодование вызывали ситуации, когда начальство прилетало на вертолетах в район боевых действий, чтобы набрать для себя лучшее из трофейного имущества. Эти визиты, естественно, происходили после боя. Потребительское отношение старших начальников, которые требовали достать уйму вещей, начиная с удобного импортного полевого обмундирования и кончая деньгами, превратилось в весьма распространенное явление. Почти все опрошенные «рейнджеры» приводили по несколько примеров, иллюстрирующих эту неприглядную сторону войны.

Отношения между людьми на базах тоже были далеки от идеала. В батальонах сложился определенный кодекс поведения, некоторые проявления которого в повседневной жизни могли бы шокировать гражданского человека.

Солдаты, проявлявшие на операциях образцы взаимовыручки, самопожертвования и отваги, могли на базе довольно жестоко избить сослуживца, если тот, по их мнению, нарушил негласные правила кодекса. Чаще всего рукоприкладство, которое называлось «разборками», происходило после возвращения с операции. Например, молодой солдат во время пребывания в горах выпил из резинового резервуара всю воду, предназначавшуюся для группы, или от усталости во время пешего перехода не смог нести свой груз — «сдох», как говорилось в Афганистане, или заснул во время дежурства. Пока группа находилась вне базы, «работая» в горах, его никто не трогал, но стоило ей вернуться домой, провинившийся подвергался жестоким разборкам. Нравы были суровые — в духе окружающей обстановки.

Однозначно жестоко наказывались трусость, малодушие, доносительство. Вместе с тем по части неустанных отношений в виде мордобоя или издевательств над личностью спецназу было очень далеко до большинства других подразделений, находившихся в Афганистане. Это можно объяснить тем, что группы спецназа в виду своей малочисленности были очень слаженными коллективами, так как антагонистические отношения между дюжиной людей, а именно столько человек обычно насчитывала одна группа, не позволяли бы ей успешно действовать. Большая часть времени у спецназовцев проходила на операциях. На базе они находились гораздо меньше, чем в горах. В этот промежуток времени все старались выспаться, отдохнуть и приготовиться к очередному выходу.

Самый большой процент неуставных отношений в 40-й армии приходился на тыловые части, которые постоянно сидели в пунктах дислокации или выходили с них на небольшие промежутки времени. В группах спецназа дело дальше «разборок» по конкретным вопросам не шло. Чрезвычайно редко происходили столкновения на национальной, религиозной почве или из-за личных антипатий. Разница в различных сроках службы, которая определяет отношения между солдатами повсюду в вооруженных силах, также не играла особой роли в подразделениях спецназа.

Жестокие нравы во многом зависели от социального состава военнослужащих спецназа. На основании анкетирования можно сделать вывод, что до 85–90 % рядовых и сержантов были выходцами из рабочих и крестьянских семей. Многие воспитывались в распавшихся и неблагополучных семьях. Откуда тут взяться хорошему тону! При отборе в части спецназначения требовались хорошее физическое развитие, выносливость, быстрая реакция и в последнюю очередь аттестат о среднем образовании.