— Значит, таков строгий приказ вашего величества?

— Да, сударь, таков мой приказ и одновременно просьба — вы крайне огорчите меня, если поступите иначе.

— Повинуемся, ваше величество, отказать вам мы не смеем.

Принесли табуреты, поставили обычные приборы, принц Конде сел справа от короля, а дон Хуан слева; королевский бастард, полагавший, что ему все позволено, и допускавший в собственном доме всякие вольности по отношению к Карлу Стюарту, был вне себя от ярости.

Можете себе представить, какое бешенство охватило этого гордеца, претерпевшего унижение на глазах у стольких свидетелей в монастыре Благовещения. Не сказав ни слова, но, затаив злобу в сердце, он удалился. Королева-мать ощутила последствия этой ненависти в тот же вечер, когда получила приказ выехать в Вальядолид.

Обретя власть, дон Хуан стал править безраздельно и безоговорочно. Король же довольствовался тем, что занимал подобающее ему место во время церемоний, удовлетворял все свои прихоти и надевал усыпанную драгоценностями корону. Так продолжалось два года, до тех пор пока не встал вопрос о его женитьбе.

Бастард всеми силами противился союзу Карла II и Людовика XIV — он был пропитан наследственной ненавистью Австрийского дома к Франции и Бурбонам.

Но при дворе уже завязалась другая интрига, целью которой было смещение первого министра и поворот политики в противоположную сторону. Шли переговоры о заключении Нимвегенского мира, король Франции диктовал на них свои условия, и было принято решение о браке Карла II и мадемуазель Орлеанской, к тому же, получив портрет принцессы, испанский король так влюбился в нее, что поклялся умереть, если возникнет преграда, мешающая их женитьбе.

С этого времени дон Хуан впал в немилость и испытал немало унижений. Первым из них стало возвращение королевы-матери, с триумфом явившейся ко двору, чтобы занять свое место на церемонии бракосочетания сына. Она не пощадила своего врага и, желая окончательно сломить его, приложила все усилия, чтобы разжечь страсть короля к принцессе, была добра и снисходительна ко всем безумствам влюбленного и уверяла, что всей душой полюбит невестку, что уже любит ее и сделает все от нее зависящее для счастья будущей королевы.

Дон Хуан, удалившийся в свой дворец, не обладал уже никакой властью. Он заболел, но двор даже не поинтересовался, что с ним случилось. Когда гранды отправились встречать невесту короля, никто не соизволил предупредить об этом дона Хуана; так он и умер от злости незадолго до прибытия Луизы Орлеанской в Мадрид.

Придворные шутники острили по этому поводу, утверждая, что он скончался намеренно, лишь бы не видеть ее.

Так закончилось царствование дона Хуана, ибо это и в самом деле было царствование; так второй дон Хуан, второй бастард Испанский, хотя и не достиг славы первого, оказался более его обласканным судьбой. Фортуна так же слепа, как любовь, и часто эти слепые сталкиваются друг с другом! Стоит ли удивляться, что порой они сбиваются с пути.

Итак, король, как я уже сказала, устремился к невесте, и его сопровождали архиепископ Бургоса и псе придворные. Карл встретил принцессу в маленькой деревушке, расположенной в нескольких льё от Бургоса. Увидев кортеж, король не стал ждать, пока принцесса выйдет из своих дорожных носилок, как ей было положено, сам бросился к ним, чтобы поскорее увидеть невесту, и стал пристально рассматривать ее.

Она была очень красива в своем французском наряде, украшенном поразительной россыпью драгоценностей. Король пришел в восхищение и тут же повел ее в свою большую карету, по моде этой страны не имеющую защитных стекол, что было очень неудобно для седока, к тому же очень вредно для цвета его лица, тем более что здесь не носили полумасок.

— Сударыня, — с несравненной страстью, присущей героям Корнеля, заявил король, — мы поженимся немедленно: я сгорал от нетерпения, желая увидеть вас, и дольше не намерен ждать.

Будущая королева не настолько торопилась под венец, но возразить ничего не могла, лишь покраснела и опустила глаза.

Королю попытались объяснить, что в этот день совершать церемонию уже поздно, что для этого еще ничего не готово, да и его высокопреосвященство архиепископ не может отслужить мессу, поскольку это делается натощак.

— Ну что ж, — ответил король, — пусть до полуночи в деревенской церкви подготовят все, что нужно, а архиепископ, я полагаю, сможет отслужить мессу потом.

Никакие доводы и уговоры не возымели действия, королева-мать только напрасно потратила на них время.

И вот весь двор расположился в убогом деревенском домишке, красуясь бархатом и парчой среди нечистот, ибо испанские деревенские дома больше похожи на клоаки, нежели на жилища. Пришлось искать обивку, чтобы затянуть ею ветхие стены церкви; к счастью, архиепископ привез с собой необходимую церковную утварь. Сделали все что смогли, но роскоши, пышности, которых требовала такая церемония, не получилось — никогда еще чопорная и щепетильная испанская монархия не знала ничего подобного. Старики поднимали глаза к Небу, уверяя, что теперь все погибло.

Король ни на шаг не отходил от принцессы, его с трудом удалось убедить, что нужно на время оставить невесту и дать ей возможность переодеться. Платье принцессы было пышное по испанской моде, все француженки из ее свиты надели такие же наряды. Одна из них, мадемуазель Ворелон, младшая воспитательница принцессы, умерла в своих дорожных носилках именно в этот день, поскольку ни за что не соглашалась остаться в стороне от происходящего, несмотря на свою болезнь и просьбы окружающих. Ее смерть опечалила мадемуазель Орлеанскую; она любила старую женщину, унесшую с собой воспоминания о ее детстве. Мадемуазель Ворелон оплакивала вся французская свита, но прежде всего ее госпожа.

Пока одевали невесту, герцогиня де Терранова с громкими восклицаниями и вздохами, но со всей строгостью начала исполнять свои обязанности в этой убогой хижине. Совсем рядом вдруг послышались крики и бряцание оружия — принцесса вскрикнула и задрожала от страха. Когда она спросила, что происходит, главная камеристка заметила в ответ, что интересоваться подобными вещами королеве не пристало. Но одна из служанок-француженок была чрезвычайно взволнована.

— О госпожа! — воскликнула она. — Ваше величество должны выйти немедленно! Тут два господина, и, если им не помешать, они сейчас убьют друг друга.

А ссора заключалась в следующем.

Герцог де Осуна, правитель Миланского государства, государственный советник, глава канцелярии и главный конюший королевы, стоял на посту у дверей ее комнаты с таким видом, какой и представить себе невозможно где-нибудь еще, помимо Испании.

Герцог де Асторга, молодой и красивый кабальеро, увидев портрет мадемуазель Орлеанской, подобно королю был охвачен той романтической и рыцарской страстью к ней, которую не встретишь ни в одной другой стране. Преданность герцога простиралась до того, что ради одного взгляда прекрасных глаз принцессы он готов был достать луну с неба, если бы его об этом попросили.