Вяло тряхнув головой, он поинтересовался:

— Это что, гостиница?

Голый, даже не пытаясь улыбнуться, подтвердил нелепую версию Федора:

— Пять звезд по турецкой классификации. Тетя Соня плохого не посоветует.

Порядком подзамерзший на горных ветряках Федор, пытаясь справиться с охватившей его дрожью, зло ухмыльнулся:

— Не могу я понять, ты что, персонаж комический или просто прикалываешься?

Голый похлопал рукой по укрепленной на каменной стене табличке «НИИ Мочи и кала. Служебный вход» и покачал головой:

— Ага, нашел клоуна. Я если и персонаж, то скорее отрицательный… причем резко.

Федор внимательно посмотрел на хмыря и удивленно переспросил:

— Да ты что! А есть в тебе хоть что-нибудь положительное?

Шмыга призадумался и развел руками:

— Практически ничего. Разве что реакция Вассермана.

Карапуз вяло улыбнулся:

— Эт тебе плюсик.

Но Голый сегодня был на удивление серьезен:

— Тогда уж пять плюсиков… А вообще речь не обо мне. Пора о себе подумать, хозяин. Пойдем счас тебя в приемном покое оформят, заведут санаторную карту… — он аккуратно подтолкнул карапуза.

Федор послушно двинулся вперед, миновав отсутствующую калитку, о которой напоминали только ржавые петли, торчащие из стены, и оказался в порядком запущенном саду. Повсюду валялись трухлявые стволы, куски породы, торчащие из скалы деревья переплелись кронами, образуя над головой причудливый свод. Повсюду валялись перепачканные кровью шприцы, на ветках деревьев болтались пустые капельницы и полоски лейкопластыря.

Федор едва успевал крутить головой, а Голый упрямо подпихивал его в спину, периодически подкрепляя свои действия вербально:

— Сюда, хозяин, сюда.

Они повернули направо возле покосившегося указателя «Процедурная» и оказались возле входа в пещеру. Голый подмигнул Федору и исчез внутри. Карапуз без тени сомнения шагнул за ним, и вот здесь уже пришло время растеряться: глаза не сразу привыкли к царящему внутри полумраку.

Двинувшийся практически на ощупь недомерок почти сразу наткнулся на стену и принялся отчаянно материться. Слегка успокоившись, он разглядел впереди слабое свечение и, как показалось ему, мелькнувшую спину хмыря:

— Шмыга?

Под ногами что-то противно хлюпнуло, и карапуз едва-едва не потерял равновесие:

— Блин, вляпался во что-то! — глаза наконец-то справились с недостатком освещения, и теперь Федор мог разглядеть, что под ногами валяется доверху наполненная эмалированная утка.

Скрючившись, он едва сдержал рвотный позыв:

— Отстой!

Откуда-то из глубины помещения раздался смешок Шмыги:

— Под ноги смотри, хозяин!

Отпихнув звонко загромыхавшую «радость энурезника», карапуз бросился на звук голоса, сотрясая воздух воплями и кулаками:

— Шмыга? Шмыга! Шмыга, скотина!

Под ногами текли куда-то ручейки вонючей жидкости, с потолка капало невесть что, кроме того, периодически Федору приходилось отмахиваться от свисающих откуда-то резиновых трубок.

Внезапно коридор перед ним разделился на две части — карапуз едва не впилился в валяющуюся на боку инвалидную коляску. Федор дернулся сначала налево, потом, поразмыслив, направо, но сообразить, куда же мог деться гнида-проводник, было весьма сложно. Сложив руки рупором, он заорал:

— Ты куда меня завел?

Мрачное капание с потолка усугубило отсутствие ответа, потрясенный сотворенной проводником подлянкой, он еле слышно прошептал:

— Приплыли…

Ноги его подкосились, обозначив направление движений — карапуз устало опустился на инвалидную коляску и тут же подскочил как ужаленный: в поваленной набок повозке ютилось сухонькое тельце в зеленом больничном халате. Костлявая рука трупа сжимала пластиковый стаканчик с остатками желтовато-мутной жидкости. Хватая кислый местный воздух широко распахнутым ртом, Федор бросился бежать по одному из коридоров.

Покуда Федор и Голый держали свой путь к «полному оздоровлению организма», по глупости отказавшийся от обливаний «особого рода» Сеня плелся вниз по тропе, обливаясь на собственный лад — слезами. Скрасить невеселый путь помогали оптимистичные мысли о том, как будут скорбеть на его похоронах многочисленные «друзья и товарищи». «А Федора я на похороны не приглашу, нечего было с Голым цацкаться», — мстительно размышлял карапуз.

Слишком уж предавшись собственным фантазиям, он запутался в ногах и, легко соскользнув по каменному желобу тропы, на приличной скорости проделал значительный путь навстречу осуществлению своих планов, чему, однако, помешал нехилых размеров валун, торчавший посреди «трассы». Камешек значительно сократил тормозной путь Семена и попутно значительно увеличил припухлость его лица.

Придя в сознание после своего «феерического» дебюта в летнем бобслее, Сеня вполне трезво оценил обстановку, предусмотрительно откатившись в сторону, чтобы снова не соскользнуть вниз, и тут под ним что-то захрустело. Застонав для порядку, он, впрочем, довольно-таки быстро сообразил, что дело не в его костях, и принялся шарить рукой под собой, нащупав внушительный кусок… сухаря. Забыв о боли, он подскочил на четвереньки и принялся ползать по земле.

Площадка была засыпана обломками спецпайка и обрывками оберточной бумаги — словно кто-то, не слишком таясь, вытряхнул здесь содержимое рюкзака. По-видимому, эта же мысль пришла и в голову карапуза — он запрокинул голову, оглядывая торчащую в небо скалу, и принялся угрожающе трясти зажатым в кулак сухарем.

Опомнившись, карапуз аккуратно сгреб остатки ценного продукта в свой сидор и с невиданным доселе рвением ломанулся в обратную дорогу — вверх по тропе.

Федор метался по коридорам лечебного учреждения, оглядывая распахнутыми от ужаса глазами попадающиеся ему на пути скукоженные тела всех оттенков золотистого с различными емкостями в руках. Кое-где встречались каталки, возле которых торчали вешалки капельниц, от которых к заботливо укрытым простынками пациентам тянулись трубки, по которым в них перетекали жидкости цвета фурацилина.

Заглядевшись на одного такого персонажа, карапуз не заметил, как наступил на валяющуюся на полу грелку и, заскользив по мокрому полу, рухнул на спину, снеся по пути несколько капельниц и врезавшись затылком в какой-то хитрый прибор.

Запутавшись в трубках, он принялся дергаться, будто муха, присевшая на паутину, свалил себе на голову внушительных размеров бутыль. Вместе с болью в его затылок постучалось неожиданное воспоминание — невесть откуда в мозгу всплыли слова докучливой нимфоманки Электродрели:

— Вот тебе, Федор, лампочка Ильича. Ступай, засвети им там всем по-взрослому! Только тут одна тонкость есть: не забывай в нее керосин подливать.