— Я буду твоим лифчиком.

Барбара посмотрела на мое лицо в зеркале.

— Конечно, тебе нравится, — обвинительным тоном сказала она. — Ты был бы счастлив, если бы я была как корова из рекламных роликов про молоко.

— А что тут такого, если мне нравится, когда грудь большая? Американцы все без ума от большой груди.

Она высвободилась из моих объятий и рывком выдвинула ящик комода. Ящик остался у нее в руках, а его содержимое вывалилось на пол. Она опустилась среди кучи нижнего белья и зарыдала.

Я встал на колени рядом с ней и положил ее голову к себе на грудь.

— Я такая плохая, — всхлипывала она, — ничего у меня не получается.

— Успокойся, — сказал я. — Самое плохое позади, осталось всего несколько месяцев.

— Это длится уже целую вечность! — сказала она. — Почему ты не отговорил меня?

Я пытался. В течение первого года, после того как мы поженились. Но на втором году ее уже ничто не могло остановить, Барбара твердо решила. «У каждой женщины должен быть ребенок, — говорила она. — Для этого мы и созданы».

Но я знал, что не стоит сейчас напоминать ей об этом. Я поднял ее и усадил в кресло.

— Подожди, принесу тебе что-нибудь выпить.

Я приготовил ей крепкий коктейль. Она отпила немного, скривилась и поставила на столик.

— Ужасный вкус! — сказала она. — Дай мне лучше сигарету.

Я прикурил сигарету и протянул ей.

— Мне так плохо, — призналась она. — Никогда еще со мной такого не случалось.

— Выпей, тебе станет лучше.

— Нет травки, а?

— Но ты ведь знаешь, что этого нельзя, Билл сказал, что это плохо для ребенка. Ты ведь не хочешь, чтобы ребенок родился наркоманом?

— Если он врач, это не значит, что он все знает, — огрызнулась она. — Или ты хочешь, чтобы твой ребенок родился алкоголиком? Думаешь, виски лучше?

Я промолчал.

— Одевайся и иди сам, я никуда не пойду. — Она взяла бокал.

— Но ведь ждут нас обоих.

— Придумай что-нибудь. Ну, что меня тошнит или что-нибудь в этом духе. Ты ведь так здорово умеешь придумывать всякие причины, чтобы не являться домой к ужину, так вот и придумай что-нибудь. — Она отпила из бокала. — К тому же я не выношу этого жирного еврея, он напоминает мне свинью.

Я уставился на нее.

— Э! Да ты и ужалить можешь!

— Да я не смогла бы его выносить, даже если б он читал проповеди в церкви Святого Фомы по воскресеньям, — сказала она. — Он хочет только использовать тебя.

— А разве все не этого хотят? — возразил я, повернувшись к зеркалу и завязывая галстук. — Может, это моя работа — быть использованным другими.

— Господи, какая чушь! Ты веришь всему этому дерьму, которое мой отец пытается вбить тебе в голову, о том, что президент телесети — слуга народа.

— Могло быть и хуже, — сказал я, надевая пиджак. — Ну что, ты одеваешься или будешь здесь сидеть весь вечер с сиськами наружу?

За круглым столом в знаменитом ресторане «21» нас было восемь. Сэм Бенджамин со своей женой Денизой, Джек Савит и его знакомая актриса Дженнифер Брэйс, шурин Сэма Роджер Коэн со своей женой, имя которой я никак не мог вспомнить, Барбара и я.

Я посмотрел на сидящих. Сэм развлекался как мог. Сейчас он показывал фокусы — брал стодолларовую бумажку, она исчезала у него в руках, а затем он находил ее сначала в декольте актрисы, потом в портсигаре Барбары. Барбара тоже, кажется, развеселилась, по крайней мере она смеялась больше всех за столом, но, может, она раньше не видела этого фокуса.

Я мысленно улыбнулся. Сэм обожал показывать всякие фокусы. Иногда мне трудно было определить, кто он на самом деле: неудавшийся фокусник, артист или торговый агент, а может быть, и то, и другое, и третье. Я и познакомился с ним примерно при таких же обстоятельствах.

Мы с Джеком как раз закончили обедать в банкетном зале «Уолдорфа» и выходили на Парк-авеню, когда увидели возле Эмпайр-Холла толпу. Затем я заметил четырех детективов из агентства Бринкса с револьверами в руках, за ними шли еще двое охранников, неся большой алюминиевый ящик с двумя огромными сверкающими замками, еще четверо охранников замыкали процессию.

— Что здесь происходит? — спросил я.

— Сейчас узнаю, — Джек быстро повернул к главному входу и спросил что-то у стоящего там человека. Спустя секунду он вернулся обратно.

— Рекламный трюк, — сказал он. — Какой-то новый продюсер пригласил прессу и всех крупных прокатчиков страны, чтобы показать, как надо продавать фильмы.

В толпе были знакомые лица. Одни из самых известных и циничных людей кинобизнеса.

— Должно быть, это чертовски хороший рекламный трюк, раз они пришли.

— Да так и есть, — кивнул Джек. — Этот парень сказал, что в том ящике миллион наличными.

— Это стоит посмотреть.

Никто не задержал нас в дверях: все не сводили глаз с ящика, который стоял теперь на столе.

Я осмотрелся. Вокруг на стенах висели плакаты, на которых было написано одно и то же:

Сэмюэль Бенджамин представляет

ИКАР

фильм стоимостью миллион долларов

Я усмехнулся про себя. По крайней мере, это прокатчик, который не собирается сдаваться перед телевидением и знает, каким языком с ними надо разговаривать. Но это было еще не все. Вокруг висели гигантские цветные плакаты, изображавшие полуголого мужчину, мускулы которого так и играли; одной рукой он прижимал к себе обнаженную девушку, а другой отбивался от многочисленных врагов. На других плакатах был изображен тот же герой, сражающийся с различными злодеями, и всегда рядом с ним была нагая красотка.

— Леди и джентльмены, — заработали акустические системы. Все устремили взгляды на сцену. Тогда-то я впервые и увидел его. Невысокого роста, в ширину такой же, как и в высоту, с черными волосами и красным, потным лицом. На нем был черный костюм и белая рубашка. — Большинство из вас не знают меня, — сказал он. — Меня зовут Сэм Бенджамин, и большинство из вас не знают моего фильма, он называется «Икар». Но я обещаю вам, — тут он вытер лицо белым платком, который и так уже был мокрым от пота, — после сегодняшнего дня вы не забудете ни того, ни другого. — Он сделал жест, и охранники подняли ящик, развернув его к выступающему. Сэмюэль Бенджамин достал из кармана огромный золотой ключ, открыл замки и отступил назад.

Охранники знали, что им следует делать. Они подняли ящик и перевернули его. Пачки купюр посыпались на стол, полетели на пол… Казалось, это никогда не прекратится. У всех вырвался непроизвольный вздох. Я наблюдал за зрителями, они были поглощены этим зрелищем. Он был прав. Они никогда не забудут его.

— Идем, — прошептал я.