Мисс Блэклок позабавил ее собственный рассказ. Однако инспектору было не до смеха.

– Значит, – сказал он, – если бы вас в тот вечер убили, то по крайней мере два человека получили бы огромное наследство. Вы ошибались, мисс Блэклок, сказав, что ваша смерть никому не нужна. Минимум два человека в этом жизненно заинтересованы. Сколько сейчас лет братцу с сестрицей?

Мисс Блэклок задумалась.

– Дайте сообразить… Двадцать второй год… Нет, мне трудно припомнить… Думаю, лет двадцать пять – двадцать шесть. – Она резко посерьезнела. – Инспектор, я надеюсь, вы не думаете, что…

– Я думаю, что кто-то пытался вас убить. И что этот человек или эти люди могут повторить свою попытку. Вы должны вести себя очень осторожно, мисс Блэклок, постарайтесь. Одно убийство было подготовлено, но сорвалось. Очень может быть, скоро будет совершено и второе покушение на вашу жизнь.

Филиппа Хаймес выпрямилась и откинула прядь волос со вспотевшего лба. Она пропалывала цветочный бордюр.

– Инспектор?

Филиппа вопросительно поглядела на Краддока. Он, в свою очередь, присмотрелся к ней более внимательно. Ничего не скажешь, красивая девушка. Чисто английский тип: пепельные локоны, продолговатое лицо, упрямый подбородок, упрямый рот. Филиппа была чем-то удручена, обеспокоена. Но пристальный взгляд голубых глаз был абсолютно непроницаем. Да, эта девушка умеет хранить тайны.

– Извините, что снова отвлекаю вас от работы, миссис Хаймес, – сказал Краддок, – но мне не хотелось дожидаться, пока вы придете на обед. И потом, я решил, что нам проще побеседовать вдали от «Литтл-Пэддокса».

– Я вас слушаю, инспектор.

А в голосе ни тени волнения или интереса! Но зато проскользнула тревога… Или ему почудилось?

– Сегодня утром мне было сделано одно заявление. Относительно вас.

Филиппа приподняла брови.

– Миссис Хаймес, вы решительно утверждаете, что незнакомы с Руди Шерцем?

– Да.

– И вы впервые увидели его уже мертвым?

– Разумеется. Я никогда его раньше не видела.

– У вас не было с ним разговора в оранжерее «Литтл-Пэддокса»?

– В оранжерее?

Краддок был почти уверен, что в голосе Филиппы промелькнул страх.

– В оранжерее, миссис Хаймес.

– А кто это сказал?

– Мне сообщили, что у вас был разговор с Руди Шерцем. Он спросил, где ему спрятаться, а вы пообещали показать надежное место и назвали вполне определенное время: четверть седьмого. Как раз в четверть седьмoro Руди Шерц должен был добраться от автобусной остановки до усадьбы в день налета.

На миг воцарилось молчание. Потом Филиппа презрительно хмыкнула. Вид у нее был озадаченный.

– Я знаю, кто вам сказал, – процедила она сквозь зубы. – По крайней мере, догадываюсь. Это ложь, очень глупая, неуклюжая и злобная. Почему-то Мици ненавидит меня больше всех остальных.

– Значит, вы отрицаете свой разговор с Шерцем?

– Естественно! Я ни разу в жизни не встречалась с Руди Шерцем. Да меня и дома в то утро не было! Я была здесь, на работе.

– Простите, в какое утро? – вкрадчиво спросил инспектор.

Секундная заминка. Потом глаза моргнули.

– Каждое утро. Я прихожу сюда каждое утро. И не ухожу раньше часа дня, – отбрила инспектора Филиппа и презрительно добавила: – Зря вы слушаете Мици. Она постоянно врет…

– Итак, мы имеем взаимоисключающие показания двух девушек, – сказал Краддок сержанту Флетчеру. – Кому верить?

– Все считают, что беженка рассказывает байки, – откликнулся Флетчер. – Я тоже по опыту знаю, что иностранец соврет недорого возьмет. Да и по всему видно, что она миссис Хаймес терпеть не может.

– Значит, на моем месте вы предпочли бы поверить миссис Хаймес?

– Если б не появилось каких-то веских улик, сэр.

У Краддока таких улик не было… Ничего, кроме слишком пристального взгляда голубых глаз и слов «в то утро», невольно сорвавшихся у Филиппы с языка. А ведь он не говорил ей, когда состоялся разговор в оранжерее: утром или днем…

Впрочем, о приходе молодого швейцарца, выклянчивавшего денег якобы на возвращение домой, вполне могла упомянуть мисс Блэклок (а если не она, то мисс Баннер). И Филиппа Хаймес предположила, что разговор состоялся именно утром.

Но все же Краддока не покидало чувство, что в голосе Филиппы промелькнул страх, когда она переспросила: «В оранжерее?»

Он решил повременить с выводами.

В саду у пастора было чудесно. Несмотря на осень, неожиданно распогодилось. Краддок нежился в шезлонге, который принесла энергичная Банч. Сама она умчалась в школу на родительское собрание. Мисс Марпл, тепло укутанная шалями и большим пледом, сидела рядом с Краддоком и занималась вязанием. Припекающее солнышко, безмятежный покой, размеренное мелькание спиц в руках мисс Марпл – все это навевало на инспектора сон. Но в глубине его души все время копошился страх, как в повторяющемся ночном кошмаре, когда смутная тревога растет, растет и наконец перерастает в ужас…

Инспектор отрывисто произнес:

– Вам не следовало сюда приезжать.

Спицы мисс Марпл замерли в воздухе. Она задумчиво посмотела на Краддока ясными голубыми глазами, похожими на фарфоровые:

– Намек понятен. Вы очень добросовестный юноша. Но все в порядке. Отец Банч (он, кстати, был пастором нашего прихода, такой образованный человек) и ее мать (поистине выдающаяся женщина, очень сильная духом) – оба мои старинные друзья. И совершенно естественно, что, оказавшись в Меденхэм-Уэллсе, я решила погостить у Банч.

– Возможно, – сказал Краддок. – Но, пожалуйста, прошу вас, не надо ничего разведывать! Я чувствую, что это небезопасно.

Мисс Марпл чуть заметно улыбнулась.

– Боюсь, – сказала она, – что любопытство – неотъемлемая черта старух. И если я не стану разведывать да вынюхивать, это куда больше бросится в глаза. Мы же всегда выискиваем общих знакомых, выспрашиваем о них: за кого вышла замуж дочь такого-то, что слышно про такого-то… А это, доложу вам, очень помогает.

– Помогает? – тупо переспросил инспектор.

– Да, помогает выяснить, те ли это люди, за кого они себя выдают, – сказала мисс Марпл и добавила: – Ведь именно это вас беспокоит, не правда ли? И действительно, все так изменилось после войны. Взять хотя бы Чиппинг-Клеорн. Он удивительно похож на мой Сент-Мэри-Мид! Пятнадцать лет назад я знала наперечет всех жителей. Отцы и матери, бабушки и дедушки этих людей жили там всю жизнь. Если приезжал кто-то новый, он привозил рекомендательные письма, а если нет, то непременно оказывался чьим-нибудь однополчанином, или выяснялось, что он плавал на одном корабле с кем-нибудь из местных жителей. Если же появлялся кто-то совсем новый, действительно чужак, он приезжал, чтобы поселиться, оседал в поселке, и все стремились узнать его подноготную, навести о нем справки.