который живет в непосредственно данной нам современности, стоит на вершине – или, если угодно, находится на периферии мира: над ним небо, под ним все человечество, история которого окутана непроницаемым первобытным туманом, а впереди пропасть будущего. Современных, или, лучше сказать, «непосредственно сегодня» живущих, людей немного, ибо само их существование требует наивысшей осознанности, интенсивной и расширенной, при минимуме бессознательного, ибо человек только тогда современен, когда он полностью осознает свое существование как существование человека. Отсюда вполне понятно, что современным является не всякий ныне живущий человек – ибо в этом случае всех ныне живущих следовало бы называть современными, – но только тот, кто отчетливо осознает современность.

150 Тот, кто обретает современное сознание по необходимости, одинок. «Современный» человек одинок во все времена, ибо каждый шаг к более высокому и широкому сознанию отдаляет от чисто животной «мистической сопричастности» в стаде, от погруженности в общее бессознательное. Каждый шаг вперед означает разрыв с этим всеохватывающим материнским лоном изначальной неосознанности, в каковой продолжает пребывать подавляющее большинство любого народа. Даже в культурной среде низшие слои по степени неосознанности жизни мало отличаются от народов первобытных. Средние слои живут на значительно более высокой ступени осознанности, каковая соответствует начальному культурному уровню человечества, а высшие слои обладают сознанием, которое подобно осознанности, складывавшейся в последние несколько столетий. Только такой человек, современный в нашем понимании этого слова, живет непосредственно в современности, обладая современным сознанием. Для него одного блекнут миры прошлых ступеней сознания, их ценности и устремления интересуют его лишь с исторической точки зрения. Он постепенно становится в глубочайшем смысле слова «внеисторическим» и потому отчуждается от массы, живущей исключительно традиционными идеями. Он именно потому полностью современен, что ему удалось подойти к внешнему краю мира, – за его спиной померкшие идеалы и преодоленные представления, впереди признаваемое ничто, из которого может возникнуть все.

151 Это звучит так величественно, что может показаться банальностью: нет ничего проще, чем опорочить эту осознанность, и фактически существует легион никуда не годных людей, которые напускают на себя флер современности за счет того, что жульнически перепрыгивают все ступени, насыщенные тяжелейшим жизненным опытом, и внезапно, подобно лишенным всяких корней призракам или вампирам, появляются рядом с истинно современным человеком и дискредитируют того в его незавидном одиночестве. В итоге получается, что на этих немногих современных людей близорукий взгляд массы взирает сквозь мутную пелену призраков, «тоже современных», которых путает с истинно современными людьми. Тут ничто не помогает: современное подозрительно и пользуется дурной репутацией, причем так было во все времена, начиная с Сократа и Иисуса.

152 Признавать себя сторонником современности значит добровольно объявлять себя банкротом, приносить обет нищеты и воздержания, допускать болезненный отказ от сияющих святынь, на что всегда требуется санкция со стороны истории. Быть вне истории – таков грех Прометея, и современный человек в этом смысле поистине греховен. То есть высшее осознание – это вина. Но на высшую осознанность современности, как уже говорилось, может притязать лишь тот, кто преодолел ступени сознания прошлого, тот, кто, иными словами, смог решить задачи, поставленные миром. Этот человек должен быть лучше, добродетельнее и прилежнее, должен уметь все то, что умеют другие, и даже больше, должен открывать другим возможности и внушать им стремление взойти на более высокую ступень сознания.

153 Мне известно, что слово «прилежание» очень не любят «тоже современные» люди, ведь оно напоминает им об их мошенничестве. Для нас это вовсе не повод считать прилежание существенным признаком современного человека. Это необходимый признак, ибо без него современный человек превращается в бессовестного спекулянта. Современный человек должен быть предельно прилежен, поскольку пребывание вне истории – просто неверность в отношении прошлого, если она не отягощается способностью творить историю. Мы тщетно будем пытаться осознать настоящее лишь за счет отрицания прошлого. Сегодня осмысленно только тогда, когда оно находит свое место между вчера и завтра. Сегодня – это процесс, переход, обособленный от вчера и устремленный в завтра. Того, кто понимает сегодня именно так, и можно назвать современным человеком.

154 «Современными» именуют себя многие, в особенности «тоже современные» люди. Вследствие этого поистине современных людей часто находят среди тех, кто называет себя старомодным. Они поступают так, с одной стороны, чтобы возместить греховное преодоление исторического подчеркиванием важности прошлого, а с другой стороны, чтобы избежать досадного смешения с «тоже современными». Рядом с каждым добром стоит соответствующее ему зло, следовательно, добро не может явиться в мир без того, чтобы не породить сопутствующее зло. Этот болезненный факт доказывает полную иллюзорность присущего современному сознанию возвышенного ощущения, будто оно является вершиной всей человеческой истории, исполнением и результатом бесчисленных прошлых тысячелетий. В лучшем случае перед нами признание гордой нищеты, подведение итогов и разочарование в тысячелетних надеждах и иллюзиях. За нами почти две тысячи лет христианской истории, но вместо пришествия Христа и тысячелетнего царства у нас – мировая война христианских народов, колючая проволока и отравляющие газы… Крах небесных и земных упований!

155 Имея в виду эту картину, мы поступим правильно, если вспомним о скромности. Да, современный человек стоит на вершине, но завтра эта вершина будет покорена всеми остальными, ведь она представляет собой результат многовекового развития – и одновременно является величайшим разочарованием во всех надеждах. Современный человек это хорошо осознает. Он видел благое действие наук, техники и учреждений, а также видел, каким катастрофическим может быть это действие. Он видел, как все благонамеренные правительства столь основательно защищали мир на основании принципа Si vis pacem para bellum[74], что Европа едва не погибла. Что касается идеалов, то ни христианская церковь, ни человеческое братство, ни международная социал-демократия, ни солидарность экономических интересов не выдержали испытания огнем действительности. Уже сейчас, через десять лет после окончания войны[75], мы снова видим тот же оптимизм, те же учреждения, то же политическое воодушевление, слышим те же фразы и лозунги, которые в дальней перспективе вновь готовят неизбежную катастрофу. К пактам, объявляющим войну вне закона, отношение ныне сугубо скептическое, хотя все желают этим пактам долголетия и процветания. В основном же все попытки умиротворения вызывают острое сожаление и сомнения. Полагаю, что в целом не впаду в преувеличение, если сравню современное сознание с душой человека, который, испытав смертельное потрясение, потерял уверенность в себе.

156 По этому высказыванию можно заключить, что моя ограниченность обусловлена тем, что я врач. Я не могу перестать быть врачом. Врач всегда видит болезни, но его ремесло в существенной мере заключается в том, чтобы не находить болезнь там, где ее нет. Я также остерегусь