– Сейчас вы потрясенным не кажетесь.

– Да сейчас я зол! И в шоке. И прикован к столу. – Виктор повысил голос – похоже, сейчас был тот момент, когда это сделать следовало. – Послушайте, Эли был пьян. Может, и сейчас не протрезвел. Он сказал, что это я виноват. Я пытался объяснить, что это инфаркт или неисправный прибор. Анджи вечно меняла напряжение. Но он не стал слушать. Сказал, что вызовет полицию. Вот я и ушел. Отправился домой, чтобы с ним поговорить. Туда я и направлялся, когда приехали копы. – Он посмотрел на следователя и выразительным жестом обозначил ситуацию, в которой они находятся. – Что до этой истории с ЭО, то я знаю не больше вашего. Эли переутомлялся. У него курсовая про ЭО, он вам не сказал? Он этим одержим. До паранойи. Не спит, не ест – только занимается своими теориями.

– Нет, – признал Стелл, делая какую-то заметку, – мистер Кардейл об этом не упомянул.

Закончив писать, он отбросил ручку в сторону.

– Это просто бред, – сказал Виктор. – Я не убийца, и я не ЭО. Я собираюсь поступать на медицинский факультет.

Последнее заявление было полной правдой.

Стелл посмотрел на часы.

– Мы оставим вас на ночь в камере предварительного заключения, – объяснил он. – Тем временем я отправлю кого-нибудь к мистеру Кардейлу: возьмем у него кровь, чтобы определить содержание алкоголя, и запишем развернутое заявление. Если утром у нас появятся доказательства того, что показания мистера Кардейла сомнительны, а свидетельств вашей причастности к смерти Анджелы Найт не обнаружится, я вас отпущу. Вы все равно останетесь подозреваемым, это понятно? Большего я сейчас предложить не могу. Довольны?

Нет. Виктор был совершенно не доволен. Однако он этим удовлетворится. Колпак остался лежать на столе, и полицейский увел его в камеру. По пути Виктор внимательно подсчитывал количество полицейских и количество дверей и запоминал, сколько времени занимает путь к камерам предварительного заключения. Виктор всегда любил решать задачи. Конечно, его задачи стали серьезнее, однако принципы не изменились. Этапы решения, от простой арифметики до побега из полицейского участка, оставались одними и теми же. Просто надо было понять задачу и выбрать наилучшее решение. Виктор оказался в камере. Камера была маленькая, квадратная и шла в комплекте с решеткой и мужчиной, который был вдвое старше его и вонял мочой и табаком. Охранник сидел в конце коридора и читал газету.

Самым простым решением было убить сокамерника, подозвать охранника и его тоже убить. Альтернатива заключалась в том, чтобы дождаться утра, надеясь, что аппарат для проверки содержания алкоголя обнаружит у Эли таковой, что камеры в лабораторном корпусе стояли только на входе и что он не оставил никаких материальных улик, которые связали бы его со смертью Анджи.

Выбор наилучшего решения на самом деле зависел от того, как он определит «наилучшее». Виктор присмотрелся к мужчине, завалившемуся на койку, и принялся за дело.

* * *

Домой Виктор пошел длинным путем.

Первые краски рассвета согревали небо, пока он шагал, стирая с запястий высохшую кровь. Он утешал себя тем, что хотя бы никого не убил. По правде говоря, Виктор гордился своей сдержанностью. На секунду ему показалось, что не прекращающий курить сокамерник умер, но, когда Виктор в последний раз проверил, тот еще дышал. Конечно, приближаться к тому он не захотел. Идя к дому, он ощутил на лице мокрую струйку и дотронулся до ее истока под носом. Палец стал красным. Виктор вытер лицо рукавом и мысленно велел себе быть осторожнее. Этой ночью он очень сильно себя нагрузил – особенно если учесть, что перед этим сам умер.

Сон. Сон ему поможет. Но с этим придется подождать.

Потому что сначала ему надо разобраться с Эли.

XXVI

Два дня назад

Отель «Эсквайр»

Виктор стоял в ванной и дожидался, чтобы отель вокруг него затих. За дверью было слышно, как Митч уводит Сидни в постель, пробормотав извинения за него. Не следовало ее подбирать, однако он не мог избавиться от ощущения, что она ему пригодится. У нее явно были тайны, и он был намерен их узнать. Тем не менее у него и правда не было намерения ее травмировать. Он гордился тем, как себя контролирует, но, несмотря на все свои усилия, пока так и не научился полностью управлять своей способностью во время сна. Вот поэтому-то он и не спал… или хотя бы спал предельно мало.

Виктор ополоснул лицо и руки холодной водой, дожидаясь, чтобы слабый электрический гул стих. Когда этого не произошло, Виктор направил его внутрь себя и поморщился: гул вокруг него исчез, проявившись у него в костях и мышцах. Виктор впивался пальцами в гранитную столешницу, пока тело заземляло ток – и спустя несколько долгих секунд дрожь исчезла, оставив его усталым, но стабилизировавшимся.

Он встретился с собственным взглядом в зеркале и начал расстегивать рубашку, открывая шрамы от выстрелов Эли – один за другим, провел по ним пальцами, прикасаясь к трем ранам, оставленным пулями, так, словно осенял себя крестным знамением. Один был под ребрами, другой над сердцем, а еще один был сделан ему в спину, но с такого близкого расстояния, что прошел насквозь. Он давно заучил их расположение, чтобы при встрече с Эли можно было отплатить ему тем же. Черт, если пули застрянут в теле, то Эли, наверное, регенерирует прямо с ними внутри. Мысль об этом приносила Виктору некоторое удовольствие.

Возможно, эти раны приносили бы в тюрьме какое-то уважение, но к тому времени, когда его перевели на общий режим, они успели поблекнуть. И к тому же Виктор нашел иные способы добиваться в «Райтоне» авторитета, начиная с легкого дискомфорта, который испытывали заключенные, вызвавшие его неудовольствие, и кончая мгновенной мукой, которой он пользовался значительно реже: от такой боли они задыхались у его ног. Однако Виктор не только причинял боль – он также ее забирал. Он освоил дар безболезненности – и торговал им. Виктор стал дилером наркотика, который мог поставлять он один. В чем-то в тюрьме ему даже нравилось.

Однако даже там Эли не давал ему покоя, портил все удовольствие, цепляясь за его мысли, шепча у него в голове, лишая покоя. И после десяти лет ожидания наступила очередь Виктора забраться Эли в голову и заняться кое-какой порчей.

Он застегнул рубашку, и шрамы опять исчезли… из вида, но не из памяти.

XXVII

Десять лет назад

Локлендский университет

Виктор подтянулся на подоконник, радуясь, что оставил створку приоткрытой и что они живут на первом этаже: ему достаточно только преодолеть высоту в пять ступенек, ведущих с улицы к двери в здание. Он задержался на подоконнике, сидя на нем верхом, в постепенно заполняющем все утреннем свете и ловя звуки из квартиры. Там было тихо, но Виктор знал, что Эли дома. Он ощущал энергию.

Сердце билось чуть быстрее при мысли о том, что будет дальше, но только и всего – едва заметно ускорилось. Никакого панического стука. Это новое спокойствие становилось тревожным. Виктор попытался с ним разобраться. Отсутствие боли вело к отсутствию страха, а отсутствие страха – к пренебрежению последствиями. Он понимал, что бежать из камеры было плохой идеей, так же, как плохой идеей было и то, что он сейчас собирался сделать. Гораздо более плохой. Теперь ему удавалось лучше отслеживать собственные мысли, и он дивился тому, как они склоняются к решениям, которые обходят стороной осторожность и опираются на скоропалительное, насильственное и рискованное, как хромой опирается на здоровую ногу. Разум Виктора всегда привлекали подобные решения, однако его останавливало понимание хорошего и дурного – или, по крайней мере, знание того, что окружающие считают хорошим и дурным. Но теперь… это было просто. Изящно.