— Почти никогда, — повторил он. Ответ явно пришелся ему по душе.

Мы находились в криминальном отделе Центрального полицейского участка на Александерплац, с виду напоминавшем пещеру. Если бы люди за соседними столами не разговаривали по-немецки, можно было подумать, что находишься в полицейском участке любого большого города где-нибудь в Штатах. Те же низкие потолки, вызывающие клаустрофобию. То же ощущение неспешного, нескончаемого упорства. В воздухе тот же застарелый запах пота и страха, а также дешевого одеколона, который призван заглушать все другие запахи, но тщетно.

Перед уходом из гостиницы я послал Куперу в Лондон телеграмму обычным служебным кодом. Думал даже позвонить по международному телефону, но это, как правило, отнимает слишком много времени.

Затем вместе с мисс Тернер и с «Бедекером» вместо провожатого я взял прямо у гостиницы такси, обогнул Рейхстаг и Тиргартен и направился к вокзалу Лертер. С трудом протиснувшись сквозь толпу к главному входу, мы выскользнули из бокового выхода, взяли другое такси, и оно доставило нас прямиком сюда. Как я успел заметить, хвоста за нами не было.

— Теперь по делу, сержант, — сказал я.

Он взял с края стола зеленую папку, положил ее перед собой. И раскрыл.

— Знаменитое дело под гриф «совершенно секретно», ja?[26]— Он вынул из папки несколько листков. Не густо. — Кто-то стрелять в кого-то из винтовки в середине Тиргартена. В самом центре Берлин, ja? Обычно должно быть много суеты. Люди бегать вокруг, задавать вопросы. Допросы, ja? Дознание, ja? Статьи в газетах, ja? Ничего подобного. Я давать одно интервью этой маленькой… — Он повернулся к мисс Тернер. — Вы знаете, что такое Schweinehund?

— Свинячий пес, — ответила она. — Свинья. Дрянь.

— Дрянь, ja. Мой английский никуда не годится.

— Вы прекрасно говорите, — возразила мисс Тернер. — Где вы научились?

— Немного в средней школе. Но свой диплом, я его делать в Хандфорте, в Чешире.

Она, похоже, удивилась.

— В Хандфорте? Разве там есть университет?

Сержант улыбнулся.

— Ваш коллега, он в курсе насчет Хандфорта. По его глазам вижу.

Он был на высоте. Я и не подозревал, что мое лицо хоть что-нибудь выражало.

— Там был лагерь для военнопленных, — пояснил я мисс Тернер. — Для немецких военнопленных.

— Ja-ja, — весело подтвердил он. — Томми[27]взяли меня у Вердена. Охранники в Хандфорте, они все были англичане. Мой любимый был Альф, из Ливерпуля. Мы много разговаривать. Он давать мне книги. Вы когда-нибудь бывать в Ливерпуль, фрейлейн?

— Нет. Мне очень жаль, что вам пришлось…

— Нет-нет, — сказал он и усмехнулся. — Мне повезло. Некоторые из моей роты, кое-кто из друзей, им не так повезло. Верден очень плохо, очень, но лагерь более или менее ничего. И я сделать лучше свой английский.

— Нет, правда, вы очень хорошо говорите, — сказала мисс Тернер.

Сержант довольно кивнул.

— Спасибо.

Я спросил:

— О какой дряни вы говорили, сержант?

— Ja, ja, — сказал он, — ближе к делу. Прекрасно, прекрасно. — Он кивнул в восторге от того, что можно вернуться к делу. — Я говорю об этот маленький Wiesel, Гитлер из Мюнхена. По-вашему — хорек, ja? И вы знать, с кем этот хорек должен был встретиться в середине Тиргартен, в центре Берлин?

— С генералом фон Зеектом, — ответил я.

— Ага! — обрадовался он. — Вы им нравитесь, а? Этим нацистам? Они раскрыли вам секретное имя генерала. Очень хорошо! Отлично!

— Они хотят, чтобы я выяснил, кто стрелял, — объяснил я. — Так что им пришлось открыть мне его имя.

— Ну, разумеется, разумеется. Они наняли знаменитых пинкертонов, чтобы сделать дело. Я знать это имя только потому, что мой осведомитель, который за ним следить, решил, что мне тоже нужно его знать. Естественно, он дал генералу уйти, прежде чем я там появиться, но имя его он мне назвал.

— Вы беседовали с генералом?

— С генералом? Ну, конечно, конечно. Мы великолепно побеседовали, я и генерал. Прямо у него в кабинет. Он, естественно, был готов сотрудничать с берлинская полиция. — Сержант взял в руки листок бумаги. — Видите? Вот, сотрудничать ровно пятнадцать минут. Очень щедрый генерал. — Он взглянул на листок и начал читать: — Вы знаете, кто стрелял? Nein. У вас есть подозрения, кто мог стрелять? Nein. Можете что-то добавить? Nein. — Сержант весело взглянул на нас. — Не правда ли, замечательная беседа?

— Он не сказал, зачем встречался с Гитлером?

— Это было важное государственное дело, так он говорить. Ну, разумеется, я понимать, что такой большой начальник, как он, генерал, не может говорить о большом государственном деле с таким мелким полицейским, как я. — Он усмехнулся и наклонился ко мне. — Но всем известно, что этот маленький хорек собирается устроить путч против правительства. Как тот жирный итальянец, журналист из Рима, Муссолини. Вы знать Муссолини?

— Лично незнаком.

— Лично незнаком! — Он засмеялся и хлопнул ладонью по столу. Мое остроумие его поразило. — Здорово. И теперь, ja, все знают, зачем сюда явиться маленький хорек — спросить у генерала разрешения устроить путч. «Пожалуйста, папочка, разреши мне устроить путч». — Его широкие плечи затряслись от смеха.

— Откуда все узнали? — поинтересовался я. — Про путч?

— В Мюнхене об этом только и говорить. Им там всем не нравится Веймар, никому, вот они и придумать путч.

— Вы сказали, что беседовали с Гитлером?

— Ja, разумеется. Я разговаривать с этим хорьком в гостинице, где он остановился. У него есть теория. — Он наклонился вперед. — Хотите послушать?

— Очень.

— По его теории, за ним гоняются красные.

— А разве этого не может быть?

— Конечно, может. У нас в Германии красные убивают много немцев. Между девятнадцатым и двадцать первым годами у нас были красные, мерзавцы левого толка… — Он обратился к мисс Тернер. — Прошу прощения, фрейлейн. Уж так я выражаюсь, ja?

Она улыбнулась.

— Мне и раньше случалось слышать такое.

Сержант снова повернулся ко мне.

— Некоторое время, опять-таки между девятнадцатым и двадцать первым годом, у нас было другое крыло, настоящие негодяи, они убили больше трехсот человек. Два года назад они прикончить Эрцбергера, знаменитого католического священника. А в прошлом году они убить Вальтера Ратенау, крупного государственного деятеля. Министра иностранных дел. Пристрелить прямо на улице. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Но ведь он был всего лишь жидом, так что всем было наплевать, правильно?