— Все, счастливае детство закончилось, парень. Построю конуру, будешь охранять территорию.

Рон сел, встал, дал лапу, лег и исполнил команду «голос». Понятно, до того как заснуть, она занималась дрессировкой моей собаки. Я забрал гвозди и, решив, что очки — хороший повод опять меня найти, сунул их в карман, а ключ засунул под порог, как в деревне у бабушки. Вечером лучше пирог пожую. Пусть ищет меня в школе, а не развращает собаку в мое отсутствие.

В школе я налетел на Татьяну.

— Петр Петрович, вы уже были у прокурора? — почему-то сухо поинтересовалась она.

— А надо?

— Конечно, Елена Владимировна ждет только вас.

— Почему меня?

— Ну, она спросила, кто еще не опрошен, я сказала, что вы ведете много предметов в школе… — Татьяна была какая-то уж очень официальная, и ее почему-то совсем не волновал вопрос моего ужина. Придется пойти к прокурорше. Все равно теперь найдет. Бейсболку напялить нельзя, а так не хочется светить свою физиономию перед этой с виду безобидной девушкой. Я вспомнил про очки. В кармане джинсовки, кроме них оказалась еще какая-то тряпка, я вытащил ее — это был Лилькин недошитый фартук. Я подумал и соорудил из него бандану. Тонкая оправа окуляров оказалась сильно помята Роном. Я покрутил ее в руках, и она вдруг чудесным образом приняла нормальную форму. Я водрузил очки на нос. Уж не знаю, сколько там было диоптрий, только пол встал на дыбы, а стены наклонились. С трудом вписываясь в повороты, я направился в учительскую. По дороге мне, конечно же, встретилась Лиля.

— Ну и видок у тебя!

— Да вот, к прокурорше пошел, Танька-художница сдала.

Лиля внимательно посмотрела на меня.

— Петь, у тебя в гардеробе стало так много женских вещичек! И таких крутых!

— В смысле? — выпучил я глаза, — Лиль, фартук я потом отдам. Я в нем просто не очень умный кажусь, может, быстрей отвяжется.

— В смысле, что эти очки в «Вижене» стоят триста долларов. А пижамка, в которой ты на пробежку бегаешь, в салоне «Реноме» продается за пятьсот баксов. — И она ушла, снова красиво качая бедрами. Я стащил с носа жуткие окуляры. Триста долларов? Что-то Лилька путает. Я смело шагнул в учительскую.

Милая девушка оказалась язвой. Мой внешний вид ее не удивил и не заставил задать меньше вопросов, в виду умственной отсталости респондента.

— Вы давно работаете в школе?

— Почти месяц.

— Вам известны факты вымогательства денег у родителей? На ремонт крыши, подвала, туалетов?

— Ремонт? Туалетов? Крыши? Что вы! — я постарался остаться идиотом. — Я тут сам все ремонтирую! Бесплатно! — Я потряс перед ее носом пригоршней гвоздей, извлеченных из кармана. Она поморщилась и с усмешкой кивнула.

— То есть, вы не знаете, что за каждого принятого в эту школу ребенка, родители выкладывают кругленькую сумму?

— Что вы?!

— То есть, это неправда, что существует также некая помесячная плата, и если кто-то не может или отказывается ее платить, то некоторые учителя в открытую заявляют детям, что они, хоть заучатся, но хороших отметок не получат и в следующий класс вряд ли перейдут?

— Это гнусная неправда. То есть, клевета. Я, например, по субботам веду бесплатную секцию каратэ.

Она опять с усмешечкой кивнула.

— А говорят, в этой школе, чтобы из восьмого беспрепятственно перейти в девятый с плохими оценками, достаточно пяти тысяч.

— Да кто говорит-то?

— В прокуратуру поступило заявление, мы обязаны отреагировать.

— Анонимное? — я забыл про образ дурака.

— Да нет, почему же… Только тот ребенок, чьи родители это написали, не виноват…

Теперь кивнул я. Это непроизвольно получилось у меня с сочувствием. Она, видимо, поняла все, и устало вздохнула:

— Какая у вас тут… круговая порука. Ладно, буду еще с родителями работать. Идите.

Она была молодая, рьяная, бескорыстная и неподкупная правдолюбка. Как Павка Корчагин. Или Колька Серов. Скорее всего, детей у нее еще не было.

Стеллаж я так и не доделал. Выйдя от прокурорши, в окно увидел как в школьный двор заезжает «Волга» с шашечками на боку. В школьный двор заезжают машины разной степени крутости, но такси я видел впервые. Дверь открылась, и из машины вышел помятый Ильич. Я, сняв очки и бандану, кинулся вниз, чтобы первым узнать цель его героического прибытия на рабочее место. Выглядел Ильич плохо, с мешками под глазами, в помятом костюме, и без обычно написанного на лице пофигизма. Шишка на лбу заметно уменьшилась и была чем-то замазана, кажется, это называется «тональный крем». Лилька сразу определит.

— Как здоровье? — ляпнул я.

— Ты съел все мои пельмени. Два килограмма, — мрачно ответил Ильич. — Есть охота, сбегай в столовую, купи чего-нибудь пожрать, — и он протянул мне мятый полтинник. Я помчался в столовую, чувствуя себя виноватым перед оголодавшим шефом. Полтинника, конечно, не хватило, цены в школе были как в хорошем кафе, и я, добавив из своего кармана, сгреб на поднос винегрет, плюшки, котлеты и пельмени. В кабинет Ильича я вплыл с грацией горничной. Хорошо, что Лиля меня не увидела, а то я опять бы узнал много нового.

— Пельмешки с котлеткой? Никогда так не ел, — невесело сообщил Ильич и начал вяло ковырять вилкой винегрет. — Вкуса не чувствую. Дрянь какая-то. — Он отставил тарелку и взял руками котлету.

— Прокурорша в учительской, — доложил я.

— Хрен с ней. Никто не видел, что я приехал. Давай завтра поучаствуй в моей безопасности, мне на одну встречу надо съездить.

Я вспомнил, что теперь я еще и телохранитель.

— Поучаствую, только Дора велела собрание родительское провести. — Я рассчитывал, что Ильич скажет «да хрен с ним, с собранием» и я смогу увильнуть от неприятной обязанности, но Ильич так не сказал.

— Проведешь послезавтра. Родители у твоих — в основном, безобидные тетки, — понял он мои опасения — И не забудь: по пясот пятьдесят рублей с рыла на… на… покупку новой доски. Собирать сам будешь. Кто не сдаст — пометишь и мне принесешь список вместе с деньгами.

— А… — неуверенно начал я, — у нас тут, конечно, круговая порука, но эта прокурорская леди будет с родителями работать насчет «подтвердить поборы»…

— И ты думаешь, кто-нибудь расколется? Да никогда. Сильно много в чадо вложено, чтобы теперь правду искать. Кстати, кто стукнул в прокуратуру? — с отсутствующим видом поинтересовался он.

— Не скажет.

— Ну и хрен с ней. Дрянь какая-то, — он отставил пустую тарелку, и я опять почувствовал себя виноватым за дрянной винегрет.

— Завтра в семь вечера нужно быть на Шуйском шоссе у разъезда Вольного.

Такая вводная походила на предстоящую стрелку, но Ильич, видимо, окончательно решил не посвящать меня в детали.