Рана оказалась серьезной, были разорваны мышцы правой руки ниже локтя, поврежден локтевой нерв. Потребовалось долгое лечение в одесском госпитале. Только 30 декабря 1916 года Михаил Гордеевич смог вернуться на фронт, но там узнал, что его, как пробывшего в отлучке больше двух месяцев, отчислили от должности. Пришлось ехать в Ставку, в Могилев, где 10 января 1917 года он получил назначение на должность исполняющего обязанности начальника штаба 15-й пехотной дивизии, действовавшей на Румынском фронте. По воспоминаниям Е. Э. Месснера, в то время штабс-капитана, «мне нелегко было служить при нем старшим адъютантом Требовательный к себе, он был требовательным и к подчиненным, а ко мне, его ближайшему помощнику, в особенности. Строгий, необщительный, он не вызывал любви к себе, но уважение вызывал: от всей его статной фигуры, от его породистого, красивого лица веяло благородством, прямотой и необыкновенной силой воли»[141].

В марте 1917 года до фронта из Петрограда стали доходить новости о грандиозных событиях. Обычно о Дроздовском пишут, как о яром монархисте, воспринявшем весть об отречении императора в штыки. Однако такая картина является слишком большим упрощением. В реальности все было сложнее, и сохранившиеся письма Михаила Гордеевича позволяют делать другие выводы: «Я никогда в жизни не был поклонником беззакония и произвола, на переворот, естественно, смотрел как на опасную и тяжелую, но неизбежную (выделено мной. — В. Б.) операцию. Но хирургический нож оказался грязным, смерть — неизбежной, исцеление ушло»[142]. Итак, переворот Дроздовский считал, несмотря на все его минусы, неизбежным, а страну — больной, и надеялся на то, что «хирургический нож» принесет ей «исцеление». Приводил в негодование его не сам переворот, а его последствия. Особенно возмущал полковника Приказ № 1, согласно которому в каждой армейской части был создан свой комитет, имевший право оспорить приказ командира. Но Михаил Гордеевич быстро сделал свой выбор — армию он не покинет и будет продолжать дело до конца: «Только из чувства личной гордости, только потому, что никогда не отступал перед опасностью и не склонял перед ней головы Ведь я — офицер»[143].

Шестого апреля 1917 года сбылась давняя мечта Дроздовского — он получил один из полков 15-й пехотной дивизии, 60-й пехотный Замосцкий (за шесть лет до того им командовал двоюродный прапрадед автора этих строк, генерал-майор М. П. Михайлов). Но счастья исполнение мечты не принесло: «Еще так недавно я чувствовал бы себя на седьмом небе, теперь же, какая это радость? — это непосильный крест. Мне сейчас тяжело служить; ведь моя спина не так гибка и я не так малодушен, как большинство наших, и я никак не могу удержаться, чтобы чуть не на всех перекрестках высказывать свое пренебрежение к пресловутым „советам“. Вчера (27 апреля. — В. Б.) наговорил несколько горьких истин одной из рот, те возмутились, обозлились. Мне передавали, что хотят „разорвать меня на клочки“ Образ смерти является всем избавлением, желанным выходом»[144]. Но даже в этой тяжелейшей ситуации Михаил Гордеевич оставался верен себе и продолжал службу — ведь война шла, и «если не мы, то кто?..».

Одиннадцатого июля 1917 года 60-й пехотный Замосцкий полк впервые после долгого перерыва участвовал в наступлении и, как писал Дроздовский, «вследствие громадного превосходства сил мы имели успех, несмотря на то, что большая часть солдат была непригодна к бою»[145] (за этот бой Михаил Гордеевич 26 ноября был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени; правда, из-за всеобщего развала сам знак ордена он так и не получил и поэтому носил Георгиевскую ленту в петлице). В боях конца июля — начала августа полк выглядел уже значительно хуже: «Деморализованная, развращенная, трусливая масса почти не поддавалась управлению и при малейшей возможности покидала окопы, даже не видя противника»[146]. Пресекая «поголовное бегство полка», Михаил Гордеевич «приказал бить и стрелять беглецов»[147], и эти меры подействовали отрезвляюще. Конечно, Дроздовский очень рисковал — в те дни солдаты могли попросту убить его и за куда менее жесткие требования соблюдать дисциплину. Но его непреклонная верность принципам, видимо, невольно заставляла подчиняться, так как 14 ноября Михаил Гордеевич записал: «Лично мое положение в полку пока очень прочное, пользуюсь и авторитетом, и уважением»[148]. Впрочем, сам он не мог не понимать, что все это лишь до поры до времени.

За бои 30 июля — 4 августа Дроздовский был представлен к 3-й степени ордена Святого Георгия. Сестре он написал, что «теперь, за всеми этими событиями, представление, вероятно, и до Думы не доберется»[149], и оказался прав — ордена Михаил Гордеевич так и не получил.

После Октябрьского переворота армия окончательно покатилась по наклонной. Правда, фронтовой комитет советскую власть не признал, и на Румынском фронте, находившемся далеко от столицы, пока сохранялось хотя бы некое подобие порядка. Михаил Гордеевич даже был назначен командующим 14-й пехотной дивизией (53-й Волынский, 54-й Минский, 55-й Подольский и 56-й Житомирский пехотные полки). Но ни о каких серьезных военных действиях речь уже не шла. 26 ноября на Румфронте было заключено перемирие с противником, 30 ноября введена выборность командиров, а 16 декабря отменены чины, погоны и ордена… Михаил Гордеевич испытывал по поводу всего происходящего двоякие чувства. 6 декабря он записал в дневнике: «У нас на фронте все уже дошло до последнего предела развала, и я уже ни с чем не борюсь, ибо это совершенно бесполезно — просто наблюдаю события»[150]. Но с другой стороны, наблюдая, Дроздовский шел к самому важному решению своей жизни — не отчаиваться, не складывать руки при виде хаоса, не впадать в апатию, а действовать, так как «все это развязывает руки». Он задумал создать добровольческую часть, которая могла бы присоединиться к Алексеевской организации — зародышу будущей Добровольческой армии. Сведения о ней уже добрались до Румфронта, и многие офицеры на свой страх и риск отправлялись на Дон, к М. В. Алексееву и Л. Г. Корнилову, самостоятельно. Но Дроздовский небеспочвенно считал, что большому, хорошо вооруженному отряду добраться до Дона будет проще, чем одиночкам. Фактический главнокомандующий Румынским фронтом генерал от инфантерии Д. Г. Щербачёв[151] (формально фронтом командовал король Румынии Фердинанд I) поддержал начинание Дроздовского и обещал ему помощь.