– То, что с нами немцы сделают, это мы знаем, уважаемый товарищ политрук, – произнес стоявший возле него Дулевич. – А в плен к ним никто не собирается сдаваться. Это просто гипотетическая теория, рассматривающая все варианты. Правильно я говорю, Алексей Аркадьевич?

– Правильно, Сергей Олегович, – ответил Климович. – О плене никто не говорит и не думает, я надеюсь. А вот какие настроения у красноармейцев, мы точно знать не можем. Всякое бывает. Мы с вами уже видели отступающие части и знаем, что в них происходило.

– Товарищ подполковник, – обратился к комполка Синяков, – разрешите мне заняться этим делом. Только нужна ваша помощь в наказании паникеров и трусов. Один я не справлюсь.

– Мы с вами не военный трибунал, и расстреливать своих солдат я не буду. Даже если они смалодушничали, – оборвал его Климович, подняв руку к голове. Его лицо исказилось болью, полученной от контузии. – Предлагаю сейчас заняться размещением подчиненных на отдых и ужином. Понемногу прощупайте настроение бойцов, как бы ни было тяжело, настраивайте их на положительные эмоции. Люди устали, им необходима передышка. Начальник склада, организуйте, пожалуйста, выдачу продуктов и прием горячей пищи. И красноармейцам, и беженцам. Определите отхожие места для мужчин и женщин. Животных отведите отдельно. А то как бы нам здесь в дерьме не утонуть, да и не задохнуться. Игорь Саввич, помогите товарищу Ярцеву в этом и организуйте караульную службу. Выставьте усиленные посты. Всем проверить оружие и боеприпасы. По всему лагерю разожгите небольшие костры, чтобы люди друг дружку не подавили в темноте, и назначьте дежурных. Сейчас ночь, а немец ночью не воюет. Все. Завтра с утра что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Всем ужинать и спать.

Когда Григоров возвращался к «Ханомагу», к нему подошел Дрынько, хозяин поломавшейся на дороге полуторки. Он осторожно тронул Андрея за рукав:

– Извините меня, пожалуйста, товарищ командир. Я здесь, кроме вас, никого не знаю. Не скажете, долго мы здесь будем? А то мне на другой берег Днепра срочно нужно. Сами понимаете, имущество райкома и документы вывезти надо. Я так понял из разговоров, что немцы где-то рядом…

– Извините… э-э… Осип Давыдович… Точно ничего сказать не могу. Я сам толком мало что знаю. Завтра утром будем разбираться, а сейчас ужинайте и ложитесь спать. Утро вечера мудренее.

Развернувшись, Андрей направился к своим. Под навесом на сосновых ветках были разостланы немецкие шинели и одеяла, взятые из «Ханомага». Бойцы ели горячую кашу, принесенную от полевой кухни. Рядом с Левченко на деревянном ящике примостилась Оксана. Правая стопа ее была замотана в большой темный платок. Она жадно ела из одного со старшим сержантом котелка, поддерживая куском сухаря свою ложку. Сзади них также из одного котелка орудовали ложками немец Ганс Штольке и подружившийся с ним красноармеец Тишко. Голодные целый день, люди старались насытиться про запас.

– Лейтенант, вот твой котелок с кашей, еще горячая. Бери, ешь. Склад расщедрился. Каша с тушенкой и сухарями. А то, может, и по трофейному коньячку, а? – сказал Левченко, протянув командиру армейский котелок со вставленной ложкой. – Что решили-то, отцы-командиры?

– Сейчас ужин и спать. Завтра все решать будем. А коньячку не хочется. Только спать…

– Тебе где постелить, в железяке или с нами на землице спать будешь?

– Я что, рыжий, что ли? Конечно же с вами. Девушке в бронетранспортере постелите.

– Хорошо. Оксанка, сама не побоишься в немецком танке спать? Ежели что, то кричи!

– Я не из пугливых, дядя Гриша… Спокойной ночи…

…Спокойной ночи…

Хорошо вот так, сытно поев, лечь на теплую родную землю, укрыться шинелью и смотреть в прозрачное ночное небо, покрытое яркими блестящими звездами с большой и словно приближающейся полной луной. Постепенно засыпать и наслаждаться наступившей вокруг тебя тишиной, иногда прерываемой всхрапыванием лошади или потрескиванием горящего рядом небольшого костерка, плеском рыбы в озере… Завтра будет завтра, и все проблемы будут завтра, а сейчас только спать… Вымотанные за эти дни тело и душа расслабились, каждая клеточка, каждый нерв требовали отдыха…

Вокруг была тишина… Блаженство спать на природе, на свежем воздухе, когда ничего не мешает, а наоборот, лесной шум только убаюкивает…

Андрей медленно засыпал…

Грохнул взрыв… Еще один… Яркая вспышка в глаза… Снова взрыв, земля заходила ходуном… Гул, сильный гул… Снова вспышка и взрыв… Это что, сон такой? Немцы напали? Обстрел или бомбы сбрасывают?

Андрей открыл глаза… Снова яркая вспышка и грохот. И эта вонь, ужасная вонь. Сера, что ли?

Земля снова затряслась… Да так, что казалось, будто сейчас она расколется пополам.

Гул не ослабевал, а, наоборот, набирал силу. Начала болеть голова, давило на виски, руки и ноги отказывались подчиняться… Снова молния и взрыв… Нет, это не взрыв, это гром…

В проблеске света Андрей наконец-то разглядел, что творилось вокруг. Кто-то из его бойцов катался по земле, держась руками за голову, кто-то неподвижно лежал, разбросав в стороны руки и ноги. По лагерю в безумстве метались люди и животные, топча друг друга… Снова ударила молния и загрохотал гром. Что случилось, что происходит?!

Вдруг раздался страшный раскат, и вслед за ним ударил свет. Земля начала быстро раскачиваться. Свет был ярко-белым и искрился. Создавалось ощущение, будто это была сплошная вспышка от электросварки. Свет бил столбом откуда-то с неба прямо в центр озера. В месте соприкосновения с поверхностью вода бурлила, будто большой гейзер. Вокруг стало светло. Все предметы, люди, животные сделались прозрачными и просвечивали насквозь, словно под рентгеновскими лучами… Дальше удар… Нестерпимая головная боль, и все… Сознание отключилось…

– Макс? Максим? Максимка? Где ты? Отзовись, сынок!

Слова раздавались как будто сквозь сон, издалека. А сон ли это? Что случилось? Что произошло? Максим ничего не мог понять. Все тело болело и ныло, голова кружилась, и сильно стучало в висках, во рту ощущалась сухость, хотелось пить. Немного тошнило. Тяжело было дышать, ощущался недостаток кислорода. Стало почему-то очень холодно. Максим понял, что лежит на животе на земле. Медленно подняв голову и открыв глаза, он увидел, вернее сказать, ничего не увидел… Кругом светло, но в то же время ничего не видно. Словно все в белом тумане. Но в тумане ощущается влага, а здесь влаги не было. Было такое чувство, будто взлетел в облака и оказался в середине самого плотного, белого, но сухого облака. Медленно протянув руку в белую пелену, Максим не увидел кончиков своих пальцев.

– Максимка! Ты где? Сынок?

Макс услышал взволнованный голос отца и, сухо кашлянув, громко ответил:

– Я здесь, папа. Что случилось? Где вы все? И где мы находимся?

Из белой пелены показалась голова отца, ползущего к нему на коленях. Его рука прикоснулась к волосам Максима и нежно погладила: