Бога исчезла. Таким образом, атеистическое движение является вторым актом богословской драмы; и этот второй акт спровоцирован первым (актом) как следствие причины. Небеса свидетельствуют о славе Всевышнего, говорит псалмопевец; добавим: это же свидетельство его ниспровергает.

«Бог заключил завет с человеком; Теперь, чтобы закрепить договор, Бог станет человеком. Он возьмет нашу плоть, наш образ, наши страсти, наши радости и наши печали, родится от женщины и умрет, как и мы».

П.-Ж. Прудон, «Философия нищеты»

Действительно, в той мере, в которой человек наблюдает явления, он рассчитывает на посредников между природой и Богом: это отношения числа, образа и последовательности; органические законы, эволюции, аналогии; это некоторая цепь, в которой явления происходят или неизменно называются одни как другие (друг другом). Он даже отмечает, что в развитии этого общества, частью которого он является, в игру вступают частные волеизъявления и совместные рассуждения; и он говорит себе, что великий Дух не воздействует непосредственно на мир и на него самого, не произвольно и по капризу; но опосредованно, с помощью чувствительных пружин и механизмов. Приподнимая мысленно цепь явлений и причин, он помещает, в конце концов, Бога, как маятник.

Вне всех небес пребывает Бог небес,

сказал поэт. Таким образом, с первого скачка теории верховное существо возводится к функции движущей силы, стержня, краеугольного камня или, если позволено еще более тривиальное сравнение, конституционного суверена, правящего, но не управляющего, поклявшегося подчиняться закону и назначающего министров, которые его исполняют. Но под впечатлением миража, который его очаровывает, верующий не видит в этой нелепой системе, что новое доказательство возвышенности его кумира служит инструментом его же могущества и обращает его славу к мудрости людей.

Вскоре, не довольствуясь ограничением империи Всевышнего во все нарастающем почитании, решается на то, чтобы его разделить.

Если я — дух, который чувствует и излучает идеи, продолжает верующий, я также отношусь к абсолютной сущности; я свободный, создающий, бессмертный, равный Богу. Cogito, Ergo Sum (Я мыслю, следовательно, я существую); я думаю, следовательно, я бессмертен: вот вывод и перевод выражения Ego Sum Qui Sum (Я есть тот, кто я есть): философия, согласующаяся с Библией. Существование Бога и бессмертие души определяются в сознании таким же рассуждением: там человек говорит от имени вселенной, в которую он помещает свое «я»; здесь он говорит от своего собственного имени, не осознавая, что в этом закоулке он только повторяется.

Бессмертие души, настоящее расщепление божественности, происшедшее через большой промежуток после своей первичной демонстрации, казалось ересью приверженцам античных догм, не считалось доказательством божественного величия и необходимым условием вечного добра и справедливости. Без веры в бессмертие души невозможно понять Бога, говорят верующие, уподобляющиеся в этом смысле политическим теоретикам, для которых государственное представительство и неизменные и вездесущие госслужащие повсюду являются непременными условиями монархии. Но насколько точна оплата за доктрины, настолько же вопиюще противоречивы идеи: также утверждение о бессмертии души — как скоро оно станет камнем преткновения для богословов, которые от начала времен Пифагора и Орфея тщетно пытаются согласовать божественные качества с человеческой свободой, а разум — с верой. Объект триумфа для нечестивцев!.. Но иллюзия не смогла вдруг отступить: постулат о бессмертии души именно потому, что он служил ограничителем непостижимой сущности, был прогрессивен. Однако, если человеческий разум обманывает себя частичным постижением истины, он никогда не опровергает себя, и эта настойчивость доказывает его непогрешимость. Мы получаем новое доказательство.

Делая себя подобным Богу, человек делал Бога подобным себе: эта корреляция, которая на протяжении веков характеризовалась как отвратительная, стала источником формирования нового мифа. Во времена патриархов Бог заключил завет с человеком; теперь, чтобы закрепить договор, Бог станет человеком. Он возьмет нашу плоть, наш образ, наши страсти, наши радости и наши печали, родится от женщины и умрет, как и мы. Затем, после этого безграничного унижения, человек все еще будет утверждать, что расширил идеал своего Бога, сотворив путем логического преобразования то, что он до сих пор называет создателем, хранителем, искупителем. Человечество еще не говорит: я и есть Бог; такая узурпация привела бы в ужас его благочестие; оно говорит: Бог во мне, Эммануил, nobiscum Deus (Бог с нами). И в то время, когда философия с гордостью и общественное сознание с ужасом закричали в едином порыве: боги уходят, excedere deos, начался период восемнадцати веков горячего поклонения и сверхчеловеческой веры.

Но близится роковой предел. Любая власть, которая позволяет себя ограничить, закончится демагогией; любое божество, которое определяет себя, превращается в столпотворение. Христолатрия — последний термин этой длительной эволюции человеческой мысли. Ангелы, святые, девственницы царят на небесах вместе с Богом, говорит катехизис; демоны и злодеи живут в аду вечных мучений. У общества цвета ультрамарин есть свои левые и правые: настало время завершить уравнение, чтобы эта мистическая иерархия спустилась на землю и показала себя в своей реальности.

Когда Милтон изображает первую женщину, которая смотрится в фонтан и с любовью протягивает руки к своему собственному образу, как будто хочет поцеловать его, он дает направление человеческому роду. — Ты обожаешь Бога, о человек! Этот Бог, которого ты сделал добрым, справедливым, всемогущим, мудрым, бессмертным и святым, — это ты сам: этот идеал совершенства — твой собственный образ, очищенный в пламенеющем зеркале твоего сознания. Бог, природа и человек — тройной аспект одного и того же; человек — это сам Бог, постигающий себя через тысячу эволюций; в Иисусе Христе человек почувствовал Бога, и христианство воистину является религией Бого-человека. Нет другого Бога, кроме того, который от самого начала сказал: Я; нет другого Бога, кроме Меня.

Таковы последние выводы философии, которая выдыхается, раскрывая тайну религии и свою собственную тайну.

II.

Кажется, что все закончено; похоже, что человечество перестало обожать и мистифицировать самое себя, богословская проблема откладывается навсегда. Боги ушли: человеку остается только скучать и умирать в своем эгоизме. Какое страшное одиночество распространяется вокруг меня и проникает в глубину моей души! Мое волнение походит на разочарование, и с тех пор, как я сделался Богом, я вижу себя только в качестве тени. Возможно, я уникален, но мне очень трудно воспринимать себя абсолютным; и если я не абсолютен, то я — всего лишь половина идеи.

Меньшая часть философии отдаляется от религии, говорит ироничный мыслитель, большая часть — возвращается к ней. — Это наблюдение — унизительная правда.

«Ангелы, святые, девственницы царят на небесах вместе с Богом; демоны и злодеи живут в аду вечных мучений. У общества есть свои левые и правые: