Пошутил ли он? Я был уверен в этом, но он выглядел абсолютно серьезным. «Ну… — протянул я. — Забавно, что вы это сказали… Потому что я только что слышал, как некоторые люди в автобусе рассказывали о поездах предвыборной кампании Бобби Кеннеди в Индиане и Калифорнии в 1968 году. — Я приятно улыбнулся. — Они даже написали об этом песню: только не говорите мне, что вы никогда не слышали “Безжалостное пушечное ядро”!»

Человек Маски покачал головой, не глядя на меня, — он так внимательно смотрел на проезжую часть, будто внезапно уловил первые отдаленные вибрации черного «кадиллака» Большого Эда, надвигавшегося на нас. Я тоже посмотрел в ту сторону, но единственным автомобилем в поле зрения оказался ржавый пикап «Сантехнические работы и сварка от Ларри», ждущий зеленого сигнала светофора. На водителе, который потягивал из банки пиво, была надета желтая пластмассовая каска. Он с любопытством взглянул на большой красно-бело-синий автобус Маски, а когда зажегся зеленый, с ревом промчался мимо нас. На заднем стекле кабины виднелась наклейка с небольшим американским флагом, а на стикере на заднем бампере значилось «Президент Уоллес».

Эд Маски умело использует призрак Кеннеди. Рузвельт Гриер, бывший тэкл[39]«Лос-Анджелес Рэмс», одно время служивший телохранителем Роберта Кеннеди, поет для него песни, и один из его главных стратегов — бывший друг Бобби по имени Джон Инглиш… Но гораздо больше Маски заботит призрак Кеннеди существующего.

Мы сидели в вагоне-гостиной поезда Маски, который катил мимо сосен Северной Флориды, когда всплыл этот вопрос. Я разговаривал со щеголеватым джентльменом из Атланты, который находился здесь в качестве специального гостя Эда Маски и сказал, что его пиар-компания, вероятно, будет «обрабатывать Джорджию» для кандидата от демократов, кто бы им ни стал.

— А кого бы вы предпочли? — спросил я.

— Что вы имеете в виду? — переспросил он.

Было видно, что мой вопрос заставил его занервничать.

— Ничего личного, — объяснил я. — Но с профессиональной точки зрения, сугубо объективно, кого из кандидатов-демократов было бы легче продать в Джорджии?

Он на мгновение задумался, затем пожал плечами.

— Без сомнения, Теда Кеннеди.

— Но он не является кандидатом, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Я знаю. Я просто ответил на ваш вопрос.

— Понимаю, — проговорил я. — Но почему Тедди? По-моему, все то, что он недавно говорил, немного чересчур для Джорджии?

— Но не для Атланты, — ответил он. — Там Тедди смог бы победить. Разумеется, он бы потерял оставшуюся часть штата, но голоса черных смогли бы покрыть разницу.

Он отхлебнул свой виски и наклонился в сторону, пытаясь скорректировать крен вагона на запад по ходу поезда.

— В этом-то вся суть, — заметил он. — Только с Кеннеди можно гарантировать железобетонную явку черных избирателей.

— А как насчет Линдси? — спросил я.

— Пока нет, — ответил он. — Но, правда, он только начинает. Если ему удастся получить такую же политическую поддержку, какая была у Бобби в 68-м, — вот тогда и Тедди вступит в гонку.

Такие рассуждения нередки в вашингтонских гостиных, где кандидаты, руководители их кампаний, а также рейтинговые журналисты собираются, чтобы «поговорить о серьезной политике», в отличие от того тщательно выверенного бреда, который они публикуют в печатных изданиях. Сценарий Нового Кеннеди начинает пузыриться на поверхности. Джон Линдси даже сказал это для печати: несколько недель назад он согласился с репортером, который предположил — на одной из тех полусерьезных питейных вечеринок после окончания рабочего дня участников предвыборной гонки, — что «кампания Линдси должна быть просто достаточно успешной для того, чтобы добиться избрания Теда Кеннеди».

Это мало похоже на шутку, если учесть, что она прозвучала из уст имеющего мало шансов на победу кандидата в президенты, который тратит на избирательную кампанию по 10 000 долларов в день. Но Линдси время от времени кажется почти самоубийственно откровенным. Он проводит по два часа на сцене, воспламеняя толпу речами, которые подготовили для него спичрайтеры, а полчаса спустя садится за стол с кружкой пива и начинает говорить такое, чего ни один политик в здравом уме не осмелится сказать в присутствии журналистов.

Одним из главных условий успеха в карьере политика является закоренелое недоверие к прессе — и на это большинство репортеров крупных изданий, как правило, отвечают взаимностью. Еще 50 лет назад Генри Луис Менкен сказал, что «единственный способ, каким репортер должен смотреть на политика, — это сверху вниз».

Это по-прежнему в значительной степени определяет отношения между политиками и заправилами прессы. На более низком уровне — среди редакторов газет Питтсбурга и Омахи — есть тенденция относиться к успешным политикам с определенной долей благоговения и уважения. Но среди журналистов, достигших такого уровня, чтобы работать на президентских кампаниях, принято считать, что все политики — прирожденные воры и лжецы.

Обычно так и есть. Или, по крайней мере, это верно настолько же, насколько верно сложившееся среди политиков мнение, что представители прессы — это банда свиней. Обе стороны готовы согласиться, что из правил бывают исключения, но в целом отношение друг к другу именно таково… И побывав в свое время по обе стороны этого уродливого забора, я склонен согласиться и с теми и с другими…

Похоже, мы снова отошли от темы, и на этот раз я не могу позволить себе роскошь рассуждать обо всем, что придет мне в голову. Вместо того чтобы в очередной раз пропустить срок сдачи работы, я хочу быстренько закрутить гайки, уложившись в 500 слов… Именно такой объем от меня ждут, а уже через два часа я должен на своем пропитанном ромом красном кабриолете промчаться через дамбу Рикенбакер в центр Майами, а затем — в аэропорт, чтобы встретиться с Джоном Линдси либо в Таллахасси, либо в Атланте, в зависимости от того, какие связи я смогу подключить. На этой неделе почти невозможно ни попасть в Майами, ни вырваться из него. Все рейсы забронированы, а места в отелях проплачены втридорога, так что толпы разъяренных туристов «устраивают беспорядки», согласно Miami Herald, в вестибюлях гостиниц, в которые их отказываются заселять.

К счастью, у меня есть свой просторный номер, закрепленный за новым отделом национальной политики в отеле «Роял Бискейн».

Когда в Вашингтоне стало невыносимо, у меня не осталось иного выбора, кроме как переместить отдел национальной политики в место с лучшими условиями труда. Все согласились с тем, что так надо было поступить уже давно. После трех месяцев, проведенных в Вашингтоне, я чувствовал себя так, будто три года вкалывал на шахте под Баттом, штат Монтана. Мои отношения с Белым домом с самого начала складывались из рук вон плохо: моя заявка на пресс-аккредитацию была немедленно отклонена. Они сказали, что мне она не нужна, потому что Rolling Stone — «музыкальный журнал», а в Белом доме сейчас не до музыки. Да, по-видимому, и в целом на Капитолийском холме. Когда я позвонил в отдел по работе с прессой конгресса, чтобы спросить о заявке на получение удостоверения представителя прессы, которую я подал в начале ноября 1971-го, мне ответили, что они еще не приняли по ней решения, но мне, вероятно, это удостоверение в любом случае не потребуется. И как, черт возьми, мне получать статус «представителя прессы» на национальных съездах Демократической и Республиканской партий этим летом?