Я доехал на подземке от Уэллсли до Южной станции, зашел в контору и поработал еще пару часов. Засиживаться допоздна я не стал, поскольку тревожился за Лайзу.

Я пошел домой пешком через парк «Коммон». Я давно заметил, что именно в это время передо мной во весь рост снова встают все накопившиеся за день проблемы и сразу начинают молить о их скорейшем решении. На сей раз, растолкав все другие заботы, на первое место среди них сумела пробиться моя утренняя беседа с Джилом. Махони не говорил прямо, что я главный подозреваемый, но похоже, что все идет именно к этому. Возможно, мне потребуется помощь адвоката, приятеля Джила.

Был пасмурный день и на лицо мне падали отдельные капли дождя. Парк был почти пуст. Подойдя к берегу «Лягушачьего пруда» почти в самом центре парка, я неожиданно для самого себя опустился на стоящую у берега скамейку. Я огляделся, задержав взгляд на элегантном георгианского стиля шпиле церкви «Парк-стрит» и на возвышающихся за собором гигантских небоскребах финансового квартала. Мимо меня, бормоча что-то себе под нос, прошаркала какая-то пожилая дама. Следом за ней появился молодой человек латиноамериканского вида в джинсах и темной куртке. Он стрельнул в моем направлении взглядом, на секунду замедлил шаг, но не подошел. Проходя мимо меня, парень упорно смотрел в землю себе под ноги.

Итак, я стал объектом слежки. Молодой человек в джинсах был явно из полиции. Когда он, опустив глаза, шествовал мимо, я ничего не сказал и лишь проследил взглядом за тем, как он вышел из парка «Коммон» и свернул на Бикон-стрит. Только после этого я возобновил путь домой.

Лайза страшно обрадовалась моему возвращению. На ней была одна из старых голубых рубашек Фрэнка. Отец подарил ей это одеяние оксфордского стиля после того, как мы, переехав в новую квартиру, занялись малярными работами.

– Мама и Эдди, надеюсь, вылетели благополучно? – спросил я, привлекая жену к себе.

– Вылет состоялся точно по расписанию. Мама отказывалась лететь до тех пор, пока я не пообещала навестить её в День Благодарения.

– Вот и отлично. Ведь мы в любом случае собирались это сделать, не так ли?

– Да.

– Наше утреннее собрание произвело на меня крайне неприятное впечатление. А ты что на это скажешь?

– Не могу поверить в то, что папа вычеркнул Эдди из своего завещания. Это так глупо.

– Но зато ты проявила щедрость, вернув ему его долю.

– Я не хочу, чтобы смерть папы вызвала в семье дополнительное напряжение. И если на то пошло, то Эдди сделал очень много для меня и мамы, после того, как отец нас оставил. И я только восстановила справедливость, отдавая брату его долю. А ты как думаешь?

– Надеюсь, что ты права.

– Неужели ты считаешь, что я ошиблась, – внимательно глядя мне в глаза, спросила Лайза.

– Я бы на твоем месте оставил деньги себе. Твой отец знал, что делает. Кроме того, Эдди в любом случае получал сто тысяч баксов из страховки.

– Но это же несправедливо, – помрачнев, сказала она.

– Не огорчайся. Это было твое решение, и ты проявила щедрость. Эдди страшно повезло, что у него такая сестра.

Лайза рассмеялась. Однако сразу посерьезнев, она спросила:

– Ведь он тебе не нравится, правда?

– Дело, скорее в том, что он с самого начала стал относиться ко мне неприязненно. Должен признаться, что по прошествии некоторого времени, я начал испытывать к нему аналогичные чувства.

– На самом деле он прекрасный человек. Я была единственной, кто плакал после развода родителей. Я не могла представить, как буду жить без папы и мне было очень больно из-за того, что они перестали любить друг друга. Эдди воспринял крах семьи значительно легче. Брат не плакал. Совсем напротив, он меня утешал. Как только у меня возникали какие-нибудь проблемы, Эдди оказывался рядом. Я много раз проходила через свойственные девочкам-подросткам периоды неверия в себя. И Эдди постоянно утверждал, что я достаточно хороша для того, чтобы справиться с любым делом. Он одобрил мое желание заняться биохимией и поддержал при поступлении в аспирантуру Стэнфорда. Он помог мне снова поверить в себя. Лишь благодаря ему я более или менее успешно смогла справиться с душевным кризисом, вызванным разводом родителей. Теперь мне кажется, что сам он этот кризис так до конца и не преодолел. Только так я могу объяснить его болезненную реакцию на завещание папы.

– Да, ему крепко досталась, – сказал я только для того, чтобы утешить Лайзу.

На самом деле я считал Эдди испорченным отродьем, который проявил вопиющую несдержанность, за что и был вознагражден парой, а то и больше, миллионов баксов. Но деньги, в конце концов, принадлежали Лайзе, и щедрость моей супруги в отношении родичей меня искренне восхищала.

– Теперь мы по крайней мере сможем помочь Хелен выиграть процесс, – сказала она.

– А ты уверена, что нам стоит использовать для этой цели твое наследство?

– О чем ты, Саймон? Я не меньше твоего желаю её победы.

Я улыбнулся в ответ. Пусть все остальные дела шли из рук вон скверно, но для моей сестры замаячил проблеск надежды. Я был страшно рад. Она этого заслуживала.

– Тебе следует ей позвонить и все сказать, – заявила Лайза. – Но помни, нам еще предстоит пройти процедуру утверждения завещания.

– Я позвоню ей завтра. Представляю, как она обрадуется. Огромное тебе спасибо. – Я поцеловал жену и спросил: – Как ты себя чувствуешь?

– Мягко говоря, паршиво.

– Но ты держишься отлично.

– Только благодаря тебе, – она снова обняла меня. – Я так рада, что вышла за тебя замуж. В одиночку я с этим ни за что бы не справилась.

– Это было самое лучшее из всех решений, которые мне доводилось принимать, – сказал я, целуя её в темя.

Некоторое время мы молча стояли, прижавшись друг к другу. Я хорошо помнил, как пришел к этому решению. Это случилось во время нашего уик-энда в Беркшире – удивительно красивой холмистой местности в западной части Массачусетса. Мы шли по тропинке по берегу небольшого потока. Я шагал впереди, Лиза шла следом. И вдруг, сам не зная почему, я ощутил, что желаю провести весь остаток своей жизни рядом с этой женщиной. Мне захотелось обернуться и объявить ей об этом, однако делать этого я не стал, решив, что все надо хорошенько обдумать. Но с каждым шагом к вершине холма я все больше и больше убеждался в правильности решения. Нахлынувшие чувства заставили меня широко улыбнуться.

Склон становился все более пологим и мы наконец вышли на поляну, в центре которой находилось небольшое, видимо карстовое озерцо. Мы немного прошлись по берегу, а затем уселись на валун.

Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь шелестом тростника да плеском воды.

– Ты сегодня какой-то необычайно тихий, – сказала Лайза.

Я ничего не ответил, но расползающуюся по физиономии широкую улыбку сдержать не смог.