Можно ли всю ночь не сомкнуть глаз, когда элементарно не имеешь возможности их разомкнуть? Оказывается — запросто. Искрутилась, вырубившись только вод утро. Потому что завтра мне снимают повязки. Это раз. И… выбившие меня обнимашки от Аси — это два. «Ты знаешь кто…» Тогда — только Добби. Если я знаю. Но как понимать это — не знаю. Ты не можешь обнять меня сам? Но… хочешь?

Папа поднимается в шесть. И ровно в шесть я пишу ему гневное сумбурное голосовое, закрывшись в ванной комнате.

— Это первый раз, отец, когда я пожалела, что не уехала с мамой! — заканчиваю я. — Но ты своего добился. Максим со мной не общается. И мне опять одиноко. Счастлив?

Через минуту приходит голосовое.

— Некоторые решения дети могут оценить только тогда, когда у них самих появятся дети. Я подъеду сегодня, увезти тебя в клинику.

Тоже пишу голосовое.

— Я не хочу видеть тебя, если мои глаза будут видеть. И слышать тебя тоже не хочу. Меня свозят Миша или Марат.

— Печально слышать, дочь.

Приняв душ, на ощупь меняю накладки, протерев веки антисептиком. Господи… Хоть бы последний раз! Едва сдерживаю себя, чтобы не разлепить глаза. Но страх, что все испорчу заставляет меня воздержаться от этого. Пока просыпаются мои соседки, выпиваю лекарства. Последняя таблетка из бутылька. Руки трясутся. Она выскальзывает со стуком падает на пол и, наверное, куда-то закатывается. Бесконечное обсуждение девочками одноклассников вдруг останавливается. Я бросаю бутылку обратно в сумку. Черт с ней, этой таблеткой она ничего не решит.

Накинув плащ ухожу пораньше. Прогуляюсь. Медленно иду по дорожке в столовую. В холодном воздухе весит сырость.

— Доброе утро, Мышка! — застываю.

Меня на секунду сжимают за плечи. Как делал пару раз Макс. Но голос не его. В растерянности открываю рот, чтобы что то ответить. Но руки исчезают и шаги удаляются.

Это же Саша был! — доходит до меня.

Но Мышкой никто из них меня не звал. Только Макс. Стою, туплю…

— Яна? — слышу голос и шаги Миши. — Какие-то проблемы?

— Нет у меня проблем, кроме проблем с родителем.

— А этот парень?..

— Я чумная что ли?! Со мной уже и одноклассники не могут поздороваться?? — взрываюсь я.

— Все, не бесись! Ты просто застыла…

— А можно за мной не следить? Это неприятно!

— Столовая еще закрыта.

— Я в курсе, Миш. Я — в кофейню.

Она открывается за полчаса до столовой. Дергаюсь на звук шагов рядом, отходя с дороги.

— Хочешь, я схожу?

— Ой, все. Ничего не надо. Неужели, ты не понимаешь?

Сворачиваю в сторону столовой. Там были качели. Посижу там. Покачиваясь, принюхиваюсь к морозному воздуху.

— Это тебе, Мышка! — вздрогнув чувствую, как в руки мне всовывают горячий бумажный стакан.

Голос Ритин. Я чувствую в ее голосе улыбку. Мышка… Сердце выпрыгивает из груди. Мне хочется нервно рассмеяться. Кусаю губы. Ощупываю стакан. Кофе? Делаю из трубочки глоток. А там — какао! Такое же, как мы пили с Шагаловым на качелях. И я кусаю губы сильнее, но улыбка все равно прорывается.

Эмоции шквалят!. Словно наш роман с Добби продолжается.

В гардеробе, совершенно внезапно, чьи-то руки помогают снять мне плащ. И также внезапно испаряются.

— Яна, доброе утро, — подхватывает меня под локоть одна из работниц, которая помогает мне выбрать еду и относит мой поднос на стол.

— Теть Катя, я ей помогу сама. Мы вместе завтракаем, — слышу голос Агнии. — Привет… — сжимает мне кисть.

Мы берем омлет, еще что-то, Ася забирает поднос, садимся за столик.

— Ася… — шепчу я. — А что происходит?

— Ничего, — давяще и многозначительно. — Ничего не происходит.

— С Максом все хорошо?

— Угу… Кушай.

Не чувствуя вкуса съедаю ложку.

— Он здесь где-то?

— Вот здесь… — надевает на меня наушники.

О неожиданности хватаюсь за них руками. Окей… Там играет музыка. Я слушаю.

Хихикая, закрываю тыльной стороной руки губы. Макс!.. Песня замолкает, Ася снимает с меня наушники.

— Ешь, опоздаем!

Засовываю поспешно еще пару ложек в рот. Запускаю на своем плеере тоже трек.

— Мхм! — по-деловому мычит Ася, щелкая ноготками по экрану телефона. — Я тебя поняла.

Я знаю, что она ему передаст.

— Пойдем…

— Ты иди. А я сегодня на уроки не пойду. Мне надо уехать.

Мы прощаемся. На КПП, Миша помогает мне сесть в машину. Меня улыбает как полоумную. Ничего не могу с этим поделать.

— У тебя все хорошо? — подозрительно.

— Похоже, что плохо?

— Да нет. Это и настораживает!

В голове играет песня от Макса. Я сортирую бабочек в своем животе — на романтических, слишком горячих, щекочущих и другие их неожиданные виды. И я, даже не схожу с ума от страха перед снятием повязок.

Машина останавливается.

— Папа здесь?

— Естественно.

Вдох поглубже! Настраиваю себя на спокойное принятие любого результата. Чтобы без истерик хотя бы… Но когда сажусь в кресло и чувствую, как мне снимают накладки, нервы не выдерживают. Мне становится нехорошо, обмахиваю себя руками.

— Яна?

— Сейчас… — дышу глубже.

— Дочь?

Раскрываю ладонь в его сторону, тормозя, на подходе. Нет! Я тебя не простила еще. Не подходи.

— Снимайте, — выдыхаю я.

— Сейчас будет темно, ты ничего не увидишь в любом случае. И еще достаточно долго тебе нельзя будет смотреть на свет. И находиться в освещенном помещении. Выходить днем на улицу. Поняла?

— Да, — дрожит мой голос.

Мои глаза протирают теплым, удаляя медицинский клей с век. Слышу щелчок.

— Открывай глаза.

— «Ты далеко, но как за моим окном… И я рад тебе, хоть и вижу мельком…», — напеваю, чтобы успокоиться и медленно открываю глаза.

МАКС