– Все. Выходи. Успокой своих приятелей. Целый ты, как видишь, пусть и они этому факту порадуются.

Через несколько минут Роберт Хардер, Большой Билл со своими «морскими котиками» и захваченный ими гражданин России Андрей Павлович Стеценко покинули палубу гринписовского катерка. Норвежцы вздохнули с облегчением, хоть к нему примешивалась изрядная толика стыда: своего гостя они отстоять не сумели. Но вот сейчас проклятые янки уберутся восвояси, можно будет починить рулевое управление, запустить дизель, в который, слава всевышнему, бесноватый американец не угодил, и немедленно удирать на базу. А уж там… Там они молчать не будут! Потихоньку и русского вытащат, не съедят же его эти психи!

Рано радовались! Когда это ЦРУ таких свидетелей оставляло…

Американский катер отошел не более чем на пятьдесят метров, после чего вдруг вновь развернулся носом к норвежцам.

А затем началось такое, что у Ричарда Мертона, прекрасно видевшего все происходящее с мостика своей субмарины, буквально волосы встали дыбом. Хардер снова оказался у носовой турели, и «RW-90» начал выплевывать очередь за очередью. Цэрэушник прицельно бил по гринписовскому катеру!

Трех человек пули, свинцовым веером прошедшиеся по палубе, уложили на месте. Еще одного тяжело ранило: перебитая рука висела на клочьях кожи. Молодой парень сразу же потерял сознание, и его смерть от острой кровопотери и болевого шока была вопросом ближайших минут. Бент успел нырнуть за палубную надстройку, в его руках откуда-то оказался оранжевый спасательный жилет, и теперь обезумевший от дикого страха норвежец лихорадочно пытался нацепить его.

Хендриксон в первые секунды обстрела уцелел, он метнулся вслед за Бентом, понимая, что спасение, хоть ненадолго, лишь в воде! За корпусом расстреливаемого суденышка. Он не успел.

Пуля ударила Олафа в грудь под очень острым углом, поэтому не убила сразу. Она сломала ребро и, отрикошетив от него, застряла в левом легком.

Из уголков рта у норвежца стекали капельки темной крови. Он закашлялся, кровь тут же потекла сильнее, капельки стали сливаться в струйку. Из ноздри вдруг выдулся розовый пузырь.

Он с трудом сплюнул заполнившую рот кровь, смешанную с тягучей слюной. Сдержал, собрав остаток сил, новый приступ кашля.

Кровотечение чуть замедлилось: снова капелька за капелькой. Такие яркие на фоне смертельно побелевших губ… Хендриксон тяжело рухнул на колени. Рядом с трупами своих друзей, на залитую их кровью палубу. Он даже не терял сознания, не проваливался в милосердное забытье, лишь голова стала пустой и гулкой, а боль как бы отделилась от его тела, зажила собственной жизнью…

Расширенными, побелевшими от ужаса глазами смотрел на жуткую бойню Стеценко. Он весь дрожал противной мелкой дрожью, зубы выбивали дробь. Проняло даже невозмутимого, ко всему привычного Хаттлена: Большой Билл закусил губу и отвернулся.

Хардер меж тем повел стволом пулемета вверх-вниз, а затем справа налево, по ватерлинии катерка. Еще раз. И еще!

Трех очередей крупнокалиберного пулемета старой посудине хватило за глаза: катер даже не затонул, он попросту развалился. Среди обломков мелькнуло слабо шевелящееся оранжевое пятно: Бент в спасательном жилете. Единственный оставшийся в живых из экипажа. Хендриксон ушел под воду мгновенно, как только соскользнул с накренившейся, рассыпающейся палубы.

«Сейчас он добьет и этого, – холодно, как-то отстраненно подумал Андрей Павлович. – Нет, не добивает… Ах, да, конечно! Зачем? Вода-то, хоть сейчас август, всего три градуса… Пять минут проживет парнишка, от силы – десять. Господи, боже мой, что же это творится?!»

Катер американцев описал широкую дугу и через несколько минут ошвартовался у подлодки. Из ствола «RW-90» лениво струился дымок. Первым на крыло мостика прыгнул Роберт Хардер. Лицо его раскраснелось, ноздри раздувались, словно он все еще продолжал всаживать очередь за очередью в беззащитное гринписовское судно.

– У вас, дорогой мой, – злобно усмехнулся Хардер прямо в смертельно бледное лицо капитана, – такой вид, словно вы твердо решили повеситься и только никак подходящего крюка не найдете. Право, не стоит так переживать, вы все же военный, а не старлетка.

Тут на лице Мертона проступило такое выражение, будто его сильно тошнило. Капитан ощущал настолько тяжкое бремя горечи и бессильного гнева, что оно физически сгибало ему плечи. Почти не разжимая губ, он выплюнул:

– Да, я военный, а не убийца, понял ты, мясник? – В словах капитана слышалось обжигающее презрение. – Не думай, что это сойдет тебе с рук. Я молчать не буду.

– Сколько угодно, – шутовски раскланялся Хардер. – Но после окончания операции. А сейчас, Дик, дружище, ты ни-че-го не видел. Не заставляй меня еще раз напоминать тебе, что такое «бунт на борту военного судна, находящегося в боевом походе». То, что произошло, это мои, а не твои проблемы. И я приказываю: готовить лодку к экстренному погружению. Всем вниз. Э-э, Билл! Останьтесь-ка со мной на мостике. Вместе с нашим уловом.

– Буду краток, – он повернулся лицом к Стеценко, – и не притворяйся, что не знаешь английского, все ты знаешь. В том числе и то, куда свалился ваш спутник, о котором ты пел придуркам с базы. И сейчас ты скажешь координаты мне.

– А не пойти ли тебе… – и Андрей Павлович высказал этому убийце все, что думал о нем, его родителях, его стране и армии, в которой Хардер служит. На качественном русском.

Хардер слушал Стеценко, полуприкрыв глаза, как ценитель и знаток симфонической музыки изысканную рапсодию. Потом коротко ткнул маркшейдера указательным пальцем чуть ниже правой ключицы. Стеценко едва пополам не сложился от пронзившей все тело чудовищной боли.

– Ты мне даже не очень нужен, – задумчиво, словно бы к самому себе обращаясь, сказал американец. – Координаты у меня и так имеются. Разве уточнить немного, не такая уж большая плата за твою никчемную жизнь. Главное, чтобы ты эти координаты кому другому не выболтал…

«А опоздал же ты, сволочь, – сквозь пелену боли остро обрадовался Андрей Павлович. – Кому надо, тот уже знает. А вот ты об этом, о том, что я нашему моряку рассказал, выходит, не знаешь! Значит, что? Значит, надо попробовать тебя, паскуду, объегорить. Мне теперь помирать никак нельзя. Пока я тебе, сучара, веселую жизнь не устрою. Так. Надо показать, что я перепуган до смерти. Хотя, что там, будто и вправду не перепуган! Но не сломался пока. А нужно, чтобы он решил, будто он меня сломал!»

– У тебя есть выбор, – продолжил Хардер. – Или останешься на палубе, а мы погружаемся, или сотрудничаешь, тогда станешь американским гражданином. Я не шучу! Ну?!

Стеценко кивнул, затем низко опустил голову.

И вот уже серый корпус американской субмарины с наглухо задраенными люками медленно, словно нехотя, провалился в такие же серые воды Гренландского моря. Над волнами повисла мрачная, гнетущая тишина. Лишь жалкие обломки норвежского катера в расплывающемся по воде пятне солярки мерно покачивались вверх-вниз.