– Рассказывай, – предложил Юханссон, все равно решив дослушать до конца.

* * *

В разгар разглагольствований брата появился Ярнебринг, и они с Эвертом, лишь обменявшись взглядами, сразу поняли, что любая попытка мериться крутизной станет напрасной тратой сил.

– Бу Ярнебринг, – сказал Эверт Юханссон. – Вот моя рука. Я очень благодарен тебе за заботу о моем младшем братишке. Раньше он был за мной, как за каменной стеной, но потом перебрался в Стокгольм пятьдесят лет назад, и я мог опекать его все реже и реже.

Затем они обменялись рукопожатиями огромных лапищ, каких почти ни у кого вокруг не было. Как клещами вцепились друг в друга и ослабили хватку, одновременно по-братски похлопав один другого по правому плечу.

– Если я могу что-то сделать для тебя, Бу, – сказал Эверт, – не сомневайся, просто позвони. Я дам тебе номер мобильного, кстати. А ты можешь дать мне номер твоего.

Затем они главным образом разговаривали между собой. Не о преступлениях, лесе и недвижимости, а об автомобилях, которые являлись их точкой пересечения. Эверта Юханссона, помимо всего прочего владевшего также парой крупных автомобильных фирм в Вестерноррланде. И Бу Ярнебринга, никогда не имевшего больших денег, но страстного автолюбителя, естественно предпочитавшего такие машины, на которые у него, собственно, не хватало средств.

– Тогда у меня есть как раз подходящий автомобиль для тебя, Бу, – сказал Эверт. – Я попрошу одного из моих продавцов позвонить тебе в понедельник, и вы заключите сделку. Такую цену ты больше никогда в жизни не получишь, могу тебя заверить.

«Будь осторожен, Ярнис», – подумал Юханссон, но ничего не сказал.

Потом пришла его жена Пия. Одарила очаровательной улыбкой Эверта Юханссона и Бу Ярнебринга, позволила каждому из них обнять себя и попросила их убираться к черту.

Хотя, ничего подобного она, конечно, не сказала, даже если именно это имела в виду.

– Жаль, что вы должны уходить, – сказала Пия. – Я предлагаю вам зайти куда-нибудь и посидеть в приятном месте, съесть настоящий мужской обед, помериться силами на руках и безраздельно принадлежать друг другу. И чтобы ты, Эверт, взял счет на себя, а я тем временем в тишине и покое поболтаю с моим мужем.

– Я знаю один по-настоящему достойный кабачок на Реерингсгатан, – сказал Ярнебринг, когда они уже стояли в дверях. – Хорошая традиционная шведская еда, спокойная обстановка, и с ценами тоже никаких проблем. Он принадлежит паре югославов. Я познакомился с ними, еще работая в сыске Стокгольма, но сейчас они успокоились и чертовски хорошо умеют готовить жратву.

– Чего мы тогда ждем, – сказал Эверт. – Нормальным парням нужна нормальная еда.

– Тебе уже не хватает их? – спросила Пия, как только они шагнули за дверь.

– Ни в коей мере. – Юханссон протянул к ней обе руки, желая обнять ее, как всегда делал, прежде чем стал другим.

Конечно, он был и оставался свободным человеком, но в первую очередь пациентом, и поэтому ему приходилось подчиняться определенным правилам: решение обо всем происходящем с ним принимали другие люди, а вовсе не он сам. И сначала Юханссона ждала встреча с его физиотерапевтом. Старый рекорд в сжимании резинового мячика устоял. Его правая рука осталась такой же, как и в прошлый раз. Не лучше, не хуже. Возможно, ее стало чуть больше покалывать. И чесаться она начала.

– Ты вошел в фазу стагнации, – объяснила его хорошо тренированная мучительница. – Это вполне нормально и совершенно нет повода беспокоиться. Твое выздоровление идет этапами. И рука станет такой, как раньше. Но необходимо время.

Внезапно Юханссон почувствовал усталость и апатию.

– Почему-то я не верю тебе, – сказал он.

– А вот так ты думать не должен, – укоризненно произнесла она. – В результате лишь удлинится срок. Все образуется, твоя рука будет точно такой, как прежде. Так тебе следует думать.

«Медицинский вариант оптимистичной оценки ситуации», – подумал Юханссон.

– В полиции мы обычно говорим, что надо оценить ситуацию, найти в ней положительные черты, – сказал он.

– Точно, – согласилась специалист по лечебной медицине.

«Хотя это не так легко, если речь идет о самом себе», – мысленно заключил Юханссон.

Едва он вернулся в свою палату, позвонил Ярнебринг. Ему пришлось отложить их встречу. В квартире его дочери в кухне образовалась протечка, и сейчас рукастый папа вынужден был потрудиться для нее в качестве водопроводчика.

– Чертовых работяг никогда не найдешь, – ворчал Ярнебринг, – но мы увидимся, как только я освобожусь.

– Ничего страшного, – сказал Юханссон. – От этого мир не перевернется. Вдобавок у меня есть чем заняться, поэтому я предлагаю встретиться завтра. Если ты сможешь, конечно.

– Само собой, смогу, – уверил его Ярнебринг. – За кого ты меня принимаешь? Сейчас я снова начинаю за тебя беспокоиться.

Потом появилась его докторша, Ульрика Стенхольм. Ее мучили угрызения совести из-за отцовских бумаг, которые она обещала просмотреть, но ничего не получилось и в эти выходные тоже. Опять на пути встала гора неотложных дел.

– Мне следовало обзавестись детьми раньше, – сказала она. – В моем возрасте и при моей работе один трехлетний и один пятилетний – уже явный перебор.

– На архиве твоего отца свет клином не сошелся, – успокоил ее Юханссон.

– Да, конечно, – согласилась Ульрика Стенхольм. – Но вечером, обещаю, я возьмусь за бумаги. А детей оставлю у их отца. Кстати, у меня есть для тебя хорошие новости, – добавила она.

«У меня будет новая рука, – подумал Юханссон. – Такая вот с крюком».

Но, естественно, промолчал.

Юханссона собирались отпустить домой. Выписать из больницы. При условии прохождения курса реабилитации и периодического контроля. Не завтра, однако, а только в среду, поскольку она прежде хотела посмотреть результаты последних анализов. Естественно, если за это время не произойдет ничего непредвиденного.

– Но подобного ведь не должно случиться, – сказала доктор Стенхольм с радостной профессиональной улыбкой. – Я полагаю, у тебя хватит ума. Ты придешь ко мне на прием через неделю, в следующий понедельник. Обо всем остальном я собираюсь поговорить с Пией.

«Пия, – подумал Юханссон. – Вы, Пия и Ульрика, заодно».

Для него она по-прежнему оставалась доктором Стенхольм.

– Ты мой врач, тебе лучше знать, – сказал Юханссон и добавил неожиданно: – Я хочу домой.

– Я прекрасно тебя понимаю. – Ульрика Стенхольм улыбнулась и кивнула, слегка наклонив голову.

После обеда, еще одной трапезы, похожей на все другие совершенно независимо от меню, он сделал новую серьезную попытку взбодриться.