— Чего вы, любезнейший, себе позволяете? Да знаете ли вы, кто перед вами?!

— А мне и знать не надобно. Вы мошенник, вот мой ответ! — веско отвечал городовой, посмотрев через плечо в надежде на поддержку собравшихся.

— Ты бы его, ваше высокоблагородие, кулачищем по мордасам, — бесхитростно подсказал нищий, — тогда он враз поумнеет.

— Бумагу покажи! — пронзительно крикнул городовой, побагровев. — Карманы выворачивай!

Дядька сунул руку в карман и неожиданно вместе с собственным бумажником вытащил кошелек, перевязанный красной лентой.

— Господа! Да это же мой кошелек! — с чувством проорал хитрованец, как будто ему теперь предстояло ночевать не в богадельне, а в «Метрополе». — Уф, негодный!

— Даку-ументики пра-а-шу! — вытянул вперед руку городовой.

— Извольте, — положил на ладонь городового удостоверение расстроенный дядька.

Суровость стража спадала по мере того, как он вчитывался в документ. Потом он вдруг смущенно побагровел, беспомощно захлопал ресницами и, давясь словами, вымолвил:

— Вы бы уж на меня не серчали шибко, господин товарищ министра, недоразуменьице случилось. На службе-с я, за порядком поставлен следить. Ох, незадача вышла, — вытер он рукавом проступивший пот.

— Ладно, — хмуро буркнул товарищ министра, видно, явно удовлетворенный, — буду считать, что от усердия казус вышел. Подбросили мне кошелек.

— Господа! Господа! — заволновался в толпе молодой человек лет двадцати пяти. — Да это же сам Бутурлин! Он в министерстве иностранных дел служит. Ему сам император конфиденциальные дела поручает. А нищий этот плут! Я же видел, как он его сиятельству кошелек в карман сунул! Ах, плут! — негодовал молодой человек.

— Господа, а куда подевался нищий? Где бродяга?

— Батюшки, да он же исчез!

— Еще попадется он мне! — помахал городовой огромным кулаком невесть куда. — Вы уж, ваше сиятельство, извиняйте. Промашка вышла.

— Ладно, голубчик, разобрались уже, ступай себе, — милостиво бросил Бутурлин.

— Господа! Сюда! — раздался возбужденный голос с противоположного конца зала. — Посмотрите, сейф-то пуст!

Несгораемый шкаф стоял распахнутым. Одна из створок слегка скрипнула, когда кто-то случайно коснулся ее рукой.

— Кто же это? Три замка открыл!

Некрасов отшвырнул в сторону сигару и могучим ледоколом принялся пробираться через плотную толпу.

— Кто открыл? — прокричал он в самое лицо мужчине, стоящему рядом с сейфом. Тот был одет в обыкновенный клетчатый костюм. Однако на его лице застыл отпечаток настороженности: такое выражение бывает у гренадеров, стоящих на страже у государева кабинета. Не оставалось сомнений в том, что он принадлежал к людям казенным.

— Виноват, ваше сиятельство, не заметил, — слегка подобрался служака, вытянувшись.

— Для чего ты здесь поставлен, для мебели, что ли?! — все более распалялся Некрасов. — Сказано же тебе было: как откроют, так дуди себе в свисток!

— Отвлекся малость, — повинился служивый. — Там нищий какой-то к дядьке приставал, вот я и засмотрелся.

— А тебе за что платят, дурачина, за смотрины, что ли?! — уже в голос кричал Некрасов. — Это надо же, в один раз на триста тысяч нас наказал! Да, может, они специально потасовку затеяли, чтобы деньги из сейфа выгрести.

— Вспомнил, ваше сиятельство, — просветлел городовой. — В последний раз к шкафу мужчина подходил.

— Какой он из себя?!

— Молодой. Лет тридцати пяти, не более. Усы у него рыжеватые, — вспоминал городовой. От усердия он даже наклонил слегка голову набок, тем самым напоминая ворону, высматривающую среди кучи отбросов золотую поживу. — Подошел, отмычку сунул, а потом я уже и не видал.

— Мне что, хватать всех с бородой и усами? — шипел Некрасов.

— Ваше сиятельство…

— Какие у него были глаза?! Ты запомнил цвет глаз? — вцепился он в плечо городового.

— Как-то не приметил.

Некрасов убрал руку с плеча городового, а потом спокойным тоном объявил:

— Однако ты болван, братец. Видно, придется тебя гнать из Москвы. Будешь теперь у меня кандальников этапировать.

Некрасов заглянул в сейф. Он был пуст, если не считать ярко-алой розы, которая одиноко лежала на прохладном металле. Именно там, где несколько минут назад находилась коробка с тремя сотнями тысяч.

Савелий зашел в мужской туалет. Набросил на дверцу крючок и распахнул саквояж. На самом дне покоились триста тысяч рублей. Неплохое это ремесло — медвежатник, заработал за каких-то несколько минут целое состояние!

Он посмотрел в зеркало и не узнал себя. На него смотрел импозантный мужчина средних лет с коротко стриженной бородкой. Совершенно незнакомое лицо. В таком облике его вряд ли признал бы даже старик Парамон. Савелий прикрыл усы и бороду ладонью. Глаза его, слегка запавшие, были бледно-голубые. Такие глаза бывают у хладнокровных преступников и расчетливых любовников.

Савелий не относил себя ни к тем, ни к другим.

Новый образ пришелся Савелию по душе, и он подумал о том, что в скором будущем наверняка отпустит бороду. Аккуратная растительность на лице даже самому простоватому лицу придает значительности.

Взяв усы за самый кончик, он осторожно потянул их. Они отлепились, слегка щипнув кожу. Затем осторожно взялся за бороду и аккуратно отодрал и ее. Невольно улыбнулся, увидев себя прежнего. Скомкав театральный реквизит, он бросил его в унитаз и тщательно смыл. Еще раз проверил, хорошо ли заперт саквояж, и, убедившись в его надежности, открыл дверь.

У парадного подъезда здания его поджидал экипаж, запряженный крепкой вороной лошадкой. Извозчик, унылого вида татарин, в недорогом армячке был доверенным лицом старого Парамона. Он никогда не расставался с «вальтером», и Савелий был уверен, что при надобности они сумеют устроить нешуточную пальбу.

Распахнув дверь, он направился к выходу.

Лиза стояла рядом с огромным несгораемым шкафом, который только одним своим видом должен был испугать любого медвежатника. Взгляд у девушки был заинтересованным, как будто она хотела попробовать свои нешуточные чары на суперкрепких запорах.

Савелий уверенно пошел в сторону барышни. Выйти они должны непременно вдвоем. В этом случае на них никто не обратит внимания, разве что на женщину, которая среди окружающих выделяется не только необыкновенно правильными чертами лица, но и манерами потомственной аристократки. Каждый, кто ее заметит, наверняка будет ломать голову: благодаря какой такой прихоти зрелый плод светских салонов упал с бельэтажа на брусчатку тротуара, истоптанного грязными подошвами ремесленников и мещан.

— Лизанька, вы ли это? — услышал Савелий чей-то звонкий восторженный голос.

И в следующую секунду увидел, как из толпы вышел чернявый мужчина средних лет и, сверкая словно начищенные ботинки, устремился прямо к Лизе.