И сам тоже сел. Он уже взял себя в руки, и его взгляд стал не таким колючим. Передо мной снова был тот бесстрастный и хорошо воспитанный человек, которого я привык видеть:

– Хотите, я открою вам один секрет, Томсон? Мне никогда не нравились спортивные игры, в которые играют командами. Ты можешь быть самым лучшим в мире игроком в крикет, но, если твои товарищи по команде – недотепы, тебе никогда не выиграть матч. Я решил заниматься юриспруденцией в надежде на то, что профессия адвоката позволит мне ни от кого не зависеть и рассчитывать только на себя. Теперь я понимаю, что ошибался. Наша жизнь полна непредвиденных обстоятельств.

– Сожалею, что вас разочаровал.

– Начиная с сегодняшнего дня, будьте любезны ограничиться описанием событий. И помните, что плачу вам я.

– Не могу, – ответил я тут же, не раздумывая, и моя решимость поразила Нортона, как и меня самого. – Я дал слово герцогу Краверу, и, пока я буду записывать историю Маркуса Гарвея в Конго, герцог Кравер будет получать копии моих глав.

Нортон как человек достаточно умный понимал, что мое решение было твердо, как стена. Он по привычке сложил пальцы пирамидкой и хладнокровно анализировал ситуацию, чтобы направить ее в нужное ему русло. Передо мной был не человек, а некая машина, обладавшая разумом. Адвокат не обращал на меня ни малейшего внимания, и я почувствовал себя предметом мебели. В конце концов мне это надоело:

– Если вы предпочитаете предаваться уединенным размышлениям, то я не стану вам мешать.

– Сядьте! – вторично приказал он. – Где мне сейчас найти другого писателя? Теперь уже поздно начинать еще раз с нуля.

– Есть сотни, тысячи писателей получше меня. И любой из них воспользуется возможностью написать такую привлекательную историю. – Я добавил решительно: – Как вы знаете, все они подхалимы и не будут оспаривать вашей стратегии.

Но Эдвард Нортон предпочел пропустить мое язвительное замечание мимо ушей. Он не слушал меня. Он слышал только свой голос:

– Так, значит, герцог Кравер желает знать о приключениях своих отпрысков в Конго? Что ж, мне кажется, его ожидает много неожиданностей.

– А что еще может случиться? Я не проявил никакой снисходительности к действиям братьев Краверов в сельве. Вы только что сами все прочитали.

Нортон сверлил меня взглядом:

– Случится еще многое. Вас тоже ожидает немало сюрпризов.

Он вдруг перешел на «ты». Я прекрасно запомнил это, потому что это был первый и единственный раз, когда он говорил мне «ты» за все время нашего знакомства.

– Ты еще этого не знаешь, Томми, – проговорил он тихо, – но настоящая история Маркуса Гарвея в Конго еще не началась.

В общем, на том все и кончилось. Ему не нравилась ни моя книга, ни я сам, но искать мне замену он не стал. Как бы то ни было, я вернулся домой удрученным. Мне казалось, что неприятный разговор грузом висел у меня на спине, словно я нес на закорках ребенка. В голове роились мысли о книге, о Гарвее, о Нортоне и о Конго, и эти мысли запутывались в огромные клубки. Совершенно неожиданно жизнь изменила свое русло, и было неясно, куда теперь несет меня ее течение. Дело было не просто в книге – здесь велась настоящая война. И я являлся одной из воюющих сторон, и далеко не самой сильной. С другой стороны, следует признать, что порой как раз то, что нам вовсе не нравится, оказывается для нас притягательным.

Я продолжал свое плавание в море подобных размышлений, когда вернулся в пансион. В коридоре меня ждала засада.

За ножкой шкафа пряталась она, Мария Антуанетта. Злодейка пристально смотрела на меня сатанинским взглядом и не издавала ни малейшего звука. Вероятно, найдутся люди, которые скажут, что черепахи не могут выражать свою ненависть словами. Этим наивным душам я бы напомнил следующее изречение: «Ненависть как река – чем глубже, тем меньше шумит».

Но эта тварь зашла слишком далеко. Мы могли сколько угодно ненавидеть друг друга, но попытка покончить со мной заслуживала наказания. Я схватил ее и швырнул на улицу жестом метателя копья.

Ровно через три секунды пародия на человеческое существо по имени госпожа Пинкертон появилась в коридоре.

– Вы, кажется, что-то сказали, господин Томсон?

– Кто, я? – спросил я как можно более непринужденным тоном. – Ни одного слова, госпожа Пинкертон.

– Не могу найти Марию Антуанетту. Вы ее случайно не видели? В последнее время она меня немного беспокоит. Кажется, ей нездоровится…

Пинкертонша начала искать Марию Антуанетту по всем углам, размахивая листом салата в качестве приманки. Я вызвался ей помогать: нагибался, махал подгнившим листом салата и звал ее по имени: великолепный пример лицемерия.

Вдруг дверь открылась. Вошел господин Мак-Маон, крайне взволнованный:

– Госпожа Пинкертон! Смотрите, что свалилось мне прямо на голову!

– Мария Антуанетта! – воскликнула Пинкертонша, увидев черепаху в руках Мак-Маона. – Что же ты наделала?

Мак-Маон громогласно подтвердил подозрения госпожи Пинкертон:

– Она хотела лишить себя жизни! Я видел, как она выпала из окна! Я шел из церкви и успел подставить руки. Какое счастье, что все так получилось!

Я позволю себе опустить описание воплей восторга и причитаний обоих персонажей. Особенно разволновалась Пинкертонша; у нее даже слезы навернулись на глаза!

Никогда раньше я не видел ее такой. Она поблагодарила Мак-Маона, словно он был самим Ноем, и укрыла Марию Антуанетту крошечным шарфиком. Потом она подставила ей под нос блюдечко с горячим анисовым ликером, чтобы сделать ингаляцию. Пока Пинкертонша вытирала две скупые слезинки носовым платком, Мак-Маон с извинениями покинул нас и исчез в своей комнате. Через несколько минут он появился снова, держа в руках весьма любопытное устройство.

– Смотрите, что я для нее принес!

Мак-Маон положил на стол предмет, отдаленно напоминавший сабо. Он был несколько шире, чем деревянный башмак для детской ножки, и прямо над плоской подметкой виднелось несколько отверстий.

Кто-то из нас – не помню, я сам или Пинкертонша, – спросил, что это за штука.

– Разве вы не видите? – удивился Мак-Маон. – Это новый панцирь для Марии Антуанетты.

– Уж не собираетесь ли вы запихнуть бедняжку в эту деревянную штуковину?! – проворчала Пинкертонша, в считанные секунды вернувшись в свое обычное расположение духа.

– Вы меня обижаете, госпожа Пинкертон. – В маленьких глазках Мак-Маона мелькнула тень грусти. – При создании любого произведения, будь то металлическая свая весом в целую тонну или деревянный панцирь для черепахи, мы всегда должны прислушиваться к голосу заинтересованного в нем лица. Если Марии Антуанетте обновка не понравится, я, безусловно, не стану настаивать. Это ей решать.