– Это будет зависеть от ваших показаний.

Крук выглядел добившимся наконец победы, но Фэнни словно не замечала этого. Она спокойно продолжила:

– Хорошо, допустим, я изложила вашу версию. Теперь слушайте версию присяжных: в смерти Сэмми нет ничего случайного. Я заманила его в машину, подготовив сцену с Лал, чтобы подозрение пало на нее. Потом напомнила ему, что он не запер галерею. Рубинштейн вернулся. Преступник поджидал его и заколол. Я поднялась следом – мы обрядили труп в халат… Как, по-вашему, какая версия будет более приемлемой? О, тут не нужно колебаться. Это одна из тех совершенно надежных ставок, где невозможно проиграть.

Крук задумчиво кивнул. Его большие, сильные пальцы поглаживали синий от бритья подбородок.

– Соображаете вы отлично, – признал он. – Только вам нужно иметь в виду, что бремя доказательств лежит на обвинении. Обвинители могут не поверить вашей версии; но я не представляю, как они сумеют опровергнуть ее…

– Не забывайте о моем сообщнике. Он может не согласиться на повешение лишь ради того, чтобы вызволить меня из тюрьмы. На сей раз это повод для торжества моралистов. Убедитесь, что ваш грех найдет вас. Если будете одеты первоклассными портными, счета которых не можете оплатить, вас может выдать даже пуговица. Если бы я покупала одежду в Кенсингтоне, в отделе уцененных товаров, меня бы никто не сумел выследить.

– Вы отвергли мои идеи, – вздохнул Крук. – Можете предложить что-нибудь новое?

– Буду держаться своей первоначальной версии. Она представляет собой часть обмана. Нет, не просите меня объяснить, как моя пуговица оказалась в руке Сэмми. Это часть вашей работы – объяснить так, чтобы меня не повесили. Это даст простор вашей фантазии. Вам просто нужно будет придумать еще одну правдоподобную версию, и присяжные оправдают меня за недостаточностью улик. Я не читаю детективов, но помешана на преступлениях.

– Если она убийца, – задумчиво сказал мне Крук, когда мы вышли из тюрьмы, – то заслуживает того, чтобы избежать наказания. Жаль, что не хочет слушать советов. Наивно полагать, будто кто-то оторвал пуговицу с ее пальто и спрятал в Китайской комнате, чтобы бросить на нее подозрение. Каков был ее мотив? Не говори, что деньги. Такая женщина может иметь много денег, не совершая ради них убийства. Я не вижу никакого просвета. Послушай, насколько хорошо ты ее знаешь? Кто из той компании имеет над ней какую-то власть?

– Я выясню, – ответил я.

– Каким образом?

– Обычным. Наводя справки.

– Для этого можно нанять частного детектива, – заметил Крук.

– У меня это получится лучше. Не думай, что я буду неловко действовать или упускать возможности. В свое время я совершил много сомнительных поступков. И к твоему сведению, служил в управлении связи – то есть фактически был шпионом во время войны.

– Действуй, – сказал Крук. – Когда выяснишь что-нибудь, дай мне знать. Думаю, – добавил он, когда мы зашли в пивную, – ты понимаешь, что наш главный враг в этом деле не полицейские, не настоящий убийца, даже не пуговица, которая потребует множества объяснений. Это сама молодая женщина. Против нее все – манеры, внешность, способ, каким она зарабатывает на жизнь. Такие независимые женщины всегда на подозрении у достопочтенных обывателей, из которых набирают пустоголовых присяжных – и ее уверенность, и то, что она повинна в непристойном преступлении – разлучении мужа с женой. Я люблю подобных клиентов. – он положил ладонь мне на руку и доверительно продолжил: – которые ничего не скрывают; и не оценивают меня должным образом. Так что можешь понять, как это дело меня заинтересовало. Повторяю: клиенты, которые мне нравятся, – это дрожащие бедняги, не смеющие скрыть ни одной мелочи. А эта женщина может попытаться одурачить не только меня, но и судью.

– И избежать наказания?

– Вероятно. В этой стране пристрастно относятся к человеческим типам, а суд будет полон людей, начитавшихся детективных романов и знающих, что тот, кто не закатывает истерики на скамье подсудимых, – виновен. Все старые гарантии уничтожены, – добавил он, приканчивая пиво. – Не смей смотреть человеку в глаза, иметь алиби или быть сильным и молчаливым – сейчас время ноющих крыс и хорьков. Пса, верного британского надежного пса, просто нигде нет.

И Крук заказал еще пива.

Я только прошу сведений.

Р. Дартл

Крук сказал, что наймет частного детектива – бесценного Маркса, если удастся, – чтобы тщательно обследовать дом внутри и снаружи.

– Только, – предупредил он, – это просто формальность. Полиция не упускает ничего.

Кроме того, Марксу предстояло зайти в «Парнас», закусочную, где, по словам Фэнни, ее неважно угощал безымянный крысенок.

– И это вопрос удачи, – заметил Крук. – Никогда не знаешь, повезет тебе или нет.

Будучи игроком, он так считал и надеялся обнаружить там нечто важное. Я сказал, что буду проверять свои подозрения, и он лукаво улыбнулся, отчего я почувствовал себя дилетантом, хорошо знакомым любителям кино, который в промежутках между ведением бизнеса, содержанием дома, поддержкой парламента и соперничества с поэтом-лауреатом в лучших еженедельниках умудряется выслеживать изворотливых и умных преступников.

– Зачем? – усмехнулся он. – Это не наша забота. Нам нужно только возбудить достаточно сомнений, чтобы твою прелестную Фэнни признали невиновной. Ты не должен предъявлять готовое дело против лица или лиц, в настоящее время неизвестных. Зачем выполнять за полицейских их работу? Кстати, скорее всего они ее сделают гораздо лучше.

– Хотелось бы мне знать, что скрывает Фэнни.

Крук засмеялся:

– Придется тебе полагаться на свою сообразительность. Это происходит ежедневно. Люди скупо рассказывают половину истории, думают, что могут ввести тебя в заблуждение и ложь будет лучше всего способствовать их делу. Твоя Фэнни одна из них. Заметь, я не утверждаю, что она не говорит правду; я лишь хочу сказать, что Фэнни не остановится перед ложью, если сочтет, что она ей выгодна. Это плохо, поскольку затягивает и затрудняет нашу работу. Нам нужно отсеять зерно от мякины перед тем, как сможем начать работу, а операция это тонкая и небыстрая.

Я сделал нетерпеливый жест, и Крук, увидев его, пояснил:

– Ты почти ничего не смыслишь в судебной процедуре. Предварительные действия – обычное дело, и мы даже удивляемся, когда в них нет нужды.

Однако ничто не могло убедить Фэнни добавить что-то к своим показаниям или хоть что-нибудь в них уточнить. Она ничего не знала. Поэтому, в сущности, ничего не знали и мы. Оттуда я и начал свои поиски.

Передо мной немедленно возникла проблема, с которой прежде всего столкнулась полиция. Все зависело от времени смерти Рубинштейна, а пока не было достаточно веских свидетельств, чтобы установить это время наверняка. Если его убили до семи часов, из этого следовало, что Фэнни, если и не принимала участия в убийстве, по крайней мере должна была знать о нем. Но если убий-ство произошло позже, после возвращения Рубинштейна из Кингс-Бенион, под подозрением оказывались почти все находившиеся в доме, и только Фэнни была непричастной к преступлению.