Я могла назвать множество причин, приведших нас сюда, – финансовых, юридических, эмоциональных, даже профессиональных. Но одна главенствовала над всеми: я привезла Махтаб в Иран, делая отчаянное усилие, чтобы обеспечить ей свободу. И какая же ирония судьбы!..

Могу ли я привыкнуть к жизни в Иране ради спасения Махтаб? Это будет очень тяжело, а пожалуй, и невозможно. Для меня уже не имело большого значения то, что Муди мог быть спокойным и доброжелательным. Я знала, что рано или поздно он утратит контроль над своим разумом. Желая спасти жизнь Махтаб, я вынуждена была подвергнуть ее опасности, может быть, даже пойти на крайний риск.

Ярость Муди в любом случае не склонила меня к капитуляции, скорее, наоборот, она укрепила мое желание, и все мои мысли, каждое действие были направлены на достижение заветной цели.

Махтаб укрепляла мое решение.

Когда мы были вместе в ванной, она тихонько плакала и умоляла меня забрать ее от папы и увезти домой, в Америку.

– Я знаю, как нам добраться до Америки, – сказала она однажды. – Когда папа пойдет спать, мы выбежим из дома, поедем в аэропорт и сядем в самолет.

Для пятилетнего ребенка жизнь может быть так проста и так сложна.

С каждым разом мы молились все усерднее. Хотя многие годы я не ходила в костел, сейчас ко мне вернулась великая вера в Бога. Я не могла понять, почему Всевышний подверг нас такому испытанию, но знала, что без его помощи мы не освободимся от этого тяжкого бремени.

Некоторая помощь пришла от Хамида. Когда я заглянула к нему первый раз после избиения, он спросил:

– Что с вами случилось? Я рассказала ему обо всем.

– Он, наверное, сумасшедший, – медленно произнес Хамид, как бы взвешивая слова. – Где вы живете? Я мог бы послать кого-нибудь, чтобы им занялись.

Это была возможность, над которой стоило подумать, но после размышлений мы пришли к выводу, что Муди мог бы догадаться, что у меня появились друзья.

Когда я поправилась и начала чаще выходить, всякий раз я заглядывала в магазин Хамида, чтобы позвонить Хелен в посольство или просто поговорить с новым приятелем о своей судьбе.

Хамид, бывший офицер армии шаха, жил сейчас в глубокой конспирации.

«Иранцы жаждали революции, – рассказывал он мне, – но не стремились к этому», – он указал на толпы хмурых людей, снующих по улицам исламской республики аятоллы.

Хамид тоже искал способ вместе с семьей выбраться из Ирана. Но вначале он должен был решить ряд проблем: продать магазин, закрыть счета, предпринять необходимые меры, чтобы быть уверенным в безопасности. Он окончательно принял решение бежать прежде, чем откроется его прошлое.

– У меня есть много влиятельных друзей в Соединенных Штатах, – сказал он, – и они делают для меня все, что только в их силах.

Я сказала ему, что мои родственники и друзья в Штатах тоже делали все, что могли, но, по всей видимости, не так уж много можно сделать с помощью официальных каналов.

Возможность пользоваться телефоном Хамида очень помогала. Хотя информация из посольства была невеселой, она оставалась единственной связью с домом. Дружелюбие Хамида имело еще и другое значение. Он первый показал мне, что многие иранцы по-прежнему ценят западный образ жизни и возмущены презрительным отношением нынешнего руководства к Соединенным Штатам.

Со временем я убедилась, что Муди не был таким всесильным, как он себе это представлял. Ему почти ничего не удалось сделать, чтобы получить разрешение на врачебную практику в Иране. Американские дипломы во многих случаях обеспечивали ему престиж, но в государственных учреждениях аятоллы он встретился с определенными преградами.

Не занимал он высокой позиции и в сложной родовой иерархии. Ему приходилось подчиняться родственникам старше его так же, как ему подчинялись младшие. Он не мог проигнорировать свои обязанности в семье, что начало действовать в мою пользу. Родственники заинтересовались, что случилось с Махтаб и со мной. За первые две недели нашего пребывания в Иране он представил свою жену и дочь всем до единого. Некоторые из них захотели увидеть нас снова. Муди знал, что не сможет прятать нас постоянно.

Муди неохотно принял приглашение на ужин к аге Хакиму, которого он очень уважал. Они были двоюродными братьями в сложной родословной этой семьи. Племянник аги Хакима был мужем сестры Эссей, а племянница – женой брата Эссей. Зия Хаким, которого мы встретили в аэропорту, тоже был родственником аги Хакима, первой, второй или третьей степени. Ханум Хаким, его жена, была тоже двоюродной сестрой Муди. Родственные узы требовали уважения, но главным, что давало аге Хакиму большую власть над Муди, был его статус «человека в тюрбане». Он руководил мечетью в Нираване, возле бывшего дворца шаха. В свое время ага Хаким учился в Тегеранском университете на факультете теологии; был известным автором книг по исламу и перевел с арабского на персидский несколько работ Тагати Хакима, дедушки Хакима и Муди. В дни революции ага Хаким успешно провел операцию по взятию дворца шаха, благодаря чему его фотография появилась на страницах «Ньюсуик». Кроме того, его жена носила почетный титул Биби Наджи, что означало «госпожа, которая посетила Мекку».

Муди не мог проигнорировать это приглашение.

– Ты должна надеть черную чадру, – приказал он. – Ты не можешь появиться без нее в том доме.

Я радовалась предстоящему визиту, но одежда, которую я должна была надеть, портила мне настроение.

Дом Хакимов в Нираване, аристократическом районе в северной части Тегерана, был современным и просторным, но в нем почти полностью отсутствовала мебель.

Худощавый, немного выше Муди, с густой седеющей бородой, ага Хаким все время приветливо улыбался. Одет он был во все черное, черным был у него и тюрбан. Это имело существенное значение. Другие люди носили преимущественно белые тюрбаны. Черный же означал, что ага Хаким происходит по прямой линии от пророка Магомета.

К моему удивлению, он оказался не таким уж набожным, потому что, обращаясь ко мне, смотрел прямо в глаза.

– Зачем ты носишь чадру? – спросил он у меня через Муди.

– Я думала, что нужно.

Муди был озадачен последующей фразой аги Хакима, но перевел ее:

– В чадре тебе неудобно. Это не иранский, а персидский обычай. В моем доме тебе не обязательно надевать чадру.

Он понравился мне.

Ага Хаким первым из иранцев спросил о моих близких в Америке. Я рассказала ему об умирающем от рака отце и моем беспокойстве о нем, а также о своей маме и сыновьях.

Он сочувственно покивал головой, понимая силу семейных уз.

Муди что-то готовил для Махтаб и преподнес это довольно жестоким способом. Без объяснения, без подготовки он объявил однажды утром:

– Ну, Махтаб, сегодня идем в школу.