«Хоп! – хлопнул себя по лбу первый. – Нашли наших!»

А второй защелкал языком, как начинающий соловей: «Получился, товарищи, ошибка! Здесь Бесзмеин Один, а вам в другой, в Тиринацатый, там копают раскопки»…

«Ну вот, как знал, что не туда попали, – распыхтелся слегка пожелтевший с вечера дядя Леня, тоже надевая костюм с галстуком. – Полупроводник-шлюха нарочно на полпути вытолкал»…

Первого шайтана звали Совхоз-баш, и с этим все было ясно, а второго – Завкли-баш.

«Зав, простите, какого клибаш?» – не понял профессор. Шайтаны переглянулись, но растолковали мягко, что не надо расчленять имя, означающее во всей его полноте Восхищенную голову.

«От слова “хитить”, понимаешь! – подмигнул Завкли и спросил: – Как спался новый мест?»

Лелеков сразу наябедничал на койки-безмены. Нахмурившись, шайтаны принялись их осматривать. Завкли даже прилег и внезапно заснул, упоенно всхрапывая.

«Устаем очень! – хлопнул его по лбу Совхоз. – А этот лежанка мне знакомый. Биракованный! Списан из санатории, где худеют, когда спят, большой начальник».

На улице стоял сияющий черный автомобиль, выглядевший так, будто и он при галстуке да в шляпе. Неловко было запихивать в него потрепанные чемоданы, тюки и ящики.

В пути шайтаны болтали без умолку, то прищелкивая соловьями, то булькая лягушками. Выяснилось, что голова Совхоза управляет всеми местными полями – хлопковыми, луковыми и арбузными, не исключая конопляных. А восхищенная Завкли заведовала все же здешним коммунальным хозяйством, куда относились фонтаны, мавзолеи, сквер культуры и прочие памятники старины, включая древнее поселение Мера, где раскапывали сейчас буддийский монастырь и куда, собственно, профессор с Тузом направлялись.

Но главная голова, директор Башкарма, правивший секретным, но известным всей стране Комбинатом бытовых услуг для высоких гостей, поджидал их в городе Бесзмеин, 13, закрытом вообще-то от посторонних из-за близости к границе.

«О, Башкарма не просто голова! – восторженно кивал Завкли. – Головища!»

По дороге в голой распростертой степи виднелись тут и там разновеликие врата, ровным счетом никуда не ведущие.

«Это бабы, – сказал Совхоз, – через них простой человек могут слышать волю Творца». «Вот прямо сейчас подойду и услышу?» – заинтересовался Туз. «Э! Ты-вы-ваш, – никак не мог определиться Совхоз с местоимением. – Совсем не простой человек!»

Вскоре остановились у мавзолея, покрытого небесной глазурью и вязаными, как узелковое письмо, арабскими буквами. «Тут у нас лежит Туман-ака, жена Тамерлана, – вздохнул Завкли так, будто самолично схоронил и по сию пору горюет. – Обязательно поклониться праху»…

Пока дядя Леня кланялся, изучая настенные росписи, Туз приметил горлицу, сидевшую на гнезде в пустом оконном проеме. Песчано-розовая, с длинным узким хвостом, что распахивается в полете округлым веером с белой каймой, она тревожилась, вертела головой, следя за всеми карими глазами. Ах, как хороша, нежна и туманна, точно горянка в горнице, эта горлица, аве Туман-ака! Туз позавидовал топтавшему ее хромому Тимуру, не зная толком, как его обозвать, – может, горл? «Не в том вопрос, кто был первее – яйцо или птица, а в том, кто умудрился эту птицу так трахнуть, что снесла целую вселенную, – размышлял остаток пути. – Вот уж поистине двойственно-космогоническая задача»…

В Бесзмеине, 13, их поселили в такой же точно гостинице, как в первом, но уже без весов, и повезли на свидание с Башкармой. «Головища» его не бросалась в глаза, хоронясь за совокупной обширностью, коей он живо напоминал архонта Ра. Вообще в нем сочеталось много чего, казалось бы, несовместного, и повелевал он явно не только Комбинатом. Но именно с него решил начать объезд владений.

В центре городка за глухой стеной располагалась санатория, возведенная здесь еще по указу последнего императора российского для лечения внутренних органов. В старинном парке там и сям виднелись нарядные, под цвет флагов всех союзных республик, раскладушки, прикованные цепями с амбарными замками к стволам чинар.

«Такое дело, наши гости на память хитили, – пояснил Башкарма. – Теперь у каждого свой ключ и место имения. Лежат, едят арбузы, потеют, а органы отдыхают».

«Ух, как устали мои. Хотелось бы перевести дух», – томно молвил профессор, изучая раскладушки. В их изголовьях откидывались молотообразные столики, а в средней части свисали серпы для кромсания бахчевых.

А Башкарма уже повлек в глубины парка. «Наш сартарошлик!» – указал на слепленный из глины с соломой домик в виде башки, словно умолявшей о бритье и стрижке. Через разинутый рот они угодили в нежданно большой зеркальный зал, где из стен торчало множество агрегатов – колпаки и шлемы, раструбы и шланги, электрощетки, бритвы и вовсе загадочные устройства, вроде пыточных, но тут же почерком прекрасным до предела, прямыми, вогнутыми и округлыми буквами, излагалось их назначение.

«Все машинально, по нынешним правилам моды, – рассказывал Башкарма, жуя какую-то зеленую жвачку и властно поплевывая в урну. – Девять причесок – от полубокса до полечки! Массаж и повсеместное обстригание ногтей. Для низкорослых скамеечки и стремянки. Бывают проблемы, если голова не стандарт. Но чтобы лишнего не срезало, Утуг замеряет черепа», – кивнул на человека в строгом костюме, подпоясанном кушаком с индийскими огурцами. Он скромно стоял в уголке под красочным призывом «Пользуйтесь услугами мандибулометра и парового утюга».

«Ты бы, Тузок, не дышал на них перегаром, – шепнул вдруг дядя Леня. – И не мешало бы тебе подстричься из уважения. Восточные люди, сам знаешь, любят церемонии»…

Башкарма и впрямь давно уже вожделенно как-то поглядывал на лохмато-бородатого Туза и наконец дружески потрепал по затылку: «Хорошая голова, круглая, можно без мандибулометра». «Сильно хороший!» – согласился Совхоз, и Завкли поддержал: «Кируглый, кируглый!»

Завороженный зеркалами и приборами, Туз безропотно сунулся в металлический колпак и нажал кнопку «самсон», спутав с популярным тогда «сасоном». Под мерное жужжание даже вздремнул, а очнувшись, зажмурился от ослепительной наготы – разве что брови кое-где остались…

«Ах, не лицо, а спелый дыня!» – восхитился Завкли, глядя слева, и вдруг осекся, различив в Тузе черты отпрыска какого-то большого начальника. Справа Совхоз, охнув, принял его за внука очень крупного кунака, а спереди Башкарма узнал правнука великого и склонил почтительно головищу. Они, похоже, давно прикидывали на внутренних своих весах, на сколько тянут профессор с Тузом. И вот решили, что тяжелые и солидные…

«Теперь отдохнуть, покушать!» – ударил Башкарма ладонью о ладонь, выбив искру. Поминая «пикник-микник», живо распорядился, и прибыла колонна машин, включая грузовую, сразу устремившаяся на тенистый берег реки Мурхат, где бесконечно выгружали из кузова мертвую снедь и живых баранов, опускали в прохладные воды ящики с разноцветным вином и боржоми, хоть не запретным, но редким уже и в те времена.

Обессиленный иудейской стрижкой Туз плохо запомнил пикник – разве что бесконечное ныряние за водкой. Обнаружил себя с бараньей костью в зубах, когда огромное колесо обозрения в сквере культуры поднимало, скрипя, над окрестностями. Рядом сидел трезвый дядя Леня – вялый, точно мятый помидор, все более час от часу желтевший. «Не пора ли на раскопки, – ныл он. – Время-то уходит». «Поверь, здесь не уходит, – успокаивал Башкарма. – Мы в тупике времени! Старое стоит, и новое, приходя, останавливается. Какое хочешь, такое и бери, как на базаре, – хоть коммунизм, хоть феодализм!»