Для Поля Батарда не существовало компромисса. Он признавал лишь честный открытый бой. Его перо с удвоенной энергией носилось по бумаге — разя, изобличая, клеймя. Последние дни он не покидал редакции. Как неутомимый кормчий направлял он путь своего корабля. Груды окурков валялись на его рабочем столе и полу. Сторож, отставной сержант на деревянной ноге — Некасе — через каждые пять минут носил ему стакан черного чая. Батард глотал его, не глядя, и снова устремлялся на врага. Внизу гудели ротационные машины, в соседней комнате трещали телефоны, сотрудники приходили и уходили, в конторе спали дежурные барышни-переписчицы, часовая стрелка бежала к четырем утра, — Батард все еще не вставал с своего кресла, не снимал рук с рулевого колеса.

Внезапно его заставил поднять голову скрипучий, осевший от сна голос Некасе. Сержант, почесывая голову, стоял перед письменным столом.

— Да-да еще чаю, — машинально ответил Батард, готовый снова приняться за перо.

— С чаем можно бы подождать, — возразил сторож, — стакан-то у вас еще полный, а вот к вам барышня пришла…

Некасе презирал женщин в такой же мере, в какой преклонялся перед Батардом.

— Я сказал ей, что вы ее вряд ли примете…

Редактор снял пенсне, протер его, надел снова и только тогда вернулся к действительности.

— Барышня?

— Так точно.

— Молодая?

Батард сам удивился своему вопросу не в меньшей мере, чем Некасе.

— Молодая, — растерянно прохрипел тот.

— Да.

Они помолчали оба. Потом Батард поспешно схватил перо и стал писать.

— Так как же с барышней? — опять спросил сержант.

— Что?

— Да с барышней. Сказать, что заняты?

— С барышней?

Батард снова положил перо, рванул седую бороду и сказал решительно:

— Если с просьбой — гони в шею.

Некасе крякнул удовлетворенно и исчез, но через минуту появился снова. За ним показалась женская фигура.

— Они по важному делу, — закричал он, точно на боевом поле, пытаясь руками загородить дверь.

Батард свирепо взъерошил волосы.

— Сударыня, я занят.

Но незнакомка стояла рядом. Это была вполне приличная дама, нисколько не похожая на попрошайку. Она улыбалась почтительно и смущенно.

Батард, прищурясь, пытался вспомнить, кто она.

— Простите, господин редактор, — произнесла вошедшая. — Если я тревожу вас в такой неурочный час, то только потому, что дело мое первостепенной важности, не терпит отлагательства. Вы мне позволите?

Она села, все еще с улыбкой глядя на Батарда.

— Прошу вас.

Редактор одернул сюртук, поправил пенсне, смахнул окурок на пол.

— Ступай, Некасе, ты мне не нужен. Итак, я слушаю…

Сержант пошел за дверь, стуча демонстративно деревяшкой. Он был оскорблен за себя и своего патрона. Он протестовал. Женщина осквернила святость места, где творил его бог. Но неожиданно рокочущий глас заставил Некасе вскочить. Он опрометью кинулся в кабинет патрона.

Батард стоял у своего стола, размахивая листками, на которых еще не высохли чернила.

— Некасе! — кричал он. — Ты сейчас это снесешь в типографию.

Грива редактора торчала дыбом, борода распушилась, ноздри раздувались. Он бил возбужден до крайности.

— Madame, — говорил он, — газета вам обязана огромной важности сведениями, которые, несомненно, успокоят большинство честных граждан. Я не знаю, как благодарить вас.

Он тряс ей руки.

— Передайте мой искренний привет вашему супругу, профессору Нуазье, с которым я имел удовольствие неоднократно встречаться на заседаниях Института.

M-me Нуазье отвечала с улыбкой:

— Я рада была услужить вам, господин редактор.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ— КАК УПРАЖНЕНИЕ В ДИАЛЕКТИКЕ

В четыре часа утра наборщики, смеясь, заканчивали набор экстренной заметки, которую прислал Батард для помещения в утреннем номере сейчас же вслед за передовой.

Заметка была озаглавлена:

БЛАГОРАЗУМИЕ ВЗЯЛО ВЕРХ

Она начиналась так:

С чувством глубокого удовлетворения спешим сообщить нашему дорогому читателю, что и на этот раз гений Франции вовремя остановил ее на краю пропасти, в которую хотели низвергнуть нашу родину безответственные элементы, явно играющие в руку врагам. Из достоверных источников, не подлежащих сомнению, стало известным, что новый министр-президент Лагиш заявил в одной из бесед с политическим деятелем о том, что он ни в какой мере не сторонник демагогических приемов в вопросах как внешней, так и колониальной нашей политики. Не упуская из виду конечной цели, являющейся одним из основных пунктов программы его партии — автономии колоний, — он отнюдь не собирается проводить в жизнь новые законоположения декларативным путем. Он сторонник правомерных, обдуманных действий, основанных не на ломке, а на спокойном систематическом изучении факторов, благоприятных для реформ…

Далее следовал целый ряд умозаключений самого Батарда, ряд доказательств, направленных к тому, что настоящий момент общеевропейской конъюнктуры, конечно, не может быть признан удобным для решительных действий.

Кончалась заметка бодрым призывом:

Итак, благоразумие восторжествовало вновь. Даже социалисты, едва они коснулись кормила власти, — поняли, что с одними демагогическими лозунгами далеко не уедешь. Мы вовсе не противники прогресса. Мы всегда стояли на страже справедливости и защиты интересов угнетенных народностей, но ни одна любящая мать не станет, во имя свободы своих детей — сразу и безоговорочно отказываться от своих законных родительских прерогатив. Граждане, вот вам пример бескорыстной любви к родине. Мы можем это сказать с легким сердцем, несмотря на то, что m-r Лагиш остается нашим политическим противником. Он поступил, как настоящий француз и патриот. Пример, достойный подражания!

Заканчивая набор этих патетических строк, типографские рабочие передавали друг другу только что присланный в типографию листок, обращенный к ним, с жирным заголовком:

СОЦИАЛИСТ-ПРЕДАТЕЛЬ

Товарищи!

Прочтите эту стенограмму, не требующую комментариев. Вы сами сумеете оценить господ, называющих себя социалистами и требующих к себе доверия пролетариата. Стенограмма записана нашим товарищем на вечере у известной владелицы банкирской конторы Мопа и передает разговор нашего нового министра-президента социалиста Лагиша с депутатом Департамента Вандеи — провокатором, монархистом и личным другом экс-премьера Дюкане Панлевесом.