Колдовской эффект добавил еще тот факт, что солнце, с самого начала предпоследнего турнира поэтов спрятавшееся за тучу, вдруг выбралось из своей небесной тюрьмы и озарило фигуру Пейре, высветив его прекрасные золотые волосы. Это произошло как раз в тот момент, когда умирающий от любви рыцарь узрел, наконец, свою небесную даму и, не выдержав свалившегося на него счастья, отдал Богу душу.

После выступления Пейре зал неистовствовал, не отпуская юношу и требуя, чтобы он продолжил пение. Чего, по правилам турнира, не мог позволить ему даже сам старый граф.

Забегая вперед, хочется сказать, что именно после необыкновенного успеха «Молитвы рыцаря» завистники начали поговаривать, что юный Видаль с его внешностью и голосом является певцом кастратом. Присутствующие в зале итальянцы наперебой рассказывали, как подобная операция проводится в их землях и какой пользы можно добиться в результате нее. Поэтому сразу же после окончания предпоследнего выступления трубадуров разгоряченные рыцари поймали во дворе замка пятерых мальчишек и, не мудрствуя лукаво, лишили их всего мужеского. После чего означенные юнцы, правда, не запели ангельскими голосами, но один из них после долгого лечения все же выжил и поведал сию горестную повесть гостившим в замке трубадурам, которые не преминули воспользоваться ею для создания своих новых песен на потеху копейщикам да лучникам.

После шумного успеха Бертрана и Видаля вышедшие друг против друга Луи де Орнольяк и Гийом де ла Тур, несмотря на прекрасные песни и блестящее владение инструментом, так и не смогли превзойти в искусстве пения своих предшественников. Тем не менее сирвента «Утреннего солнца» мессена Орнольяка и «История Орфея» сера Гийома де ла Тур были сразу же разучены менее удачливыми трубадурами и жонглерами, которые разнесли их затем по всем окрестным замкам.

К слову, «История Орфея» со всеми ее леденящими душу подробностями приобрела еще большую популярность через пару лет после памятного турнира в городе Тулузе, а еще точнее, после смерти самого Гийома.

Многие считали, что странный трубадур получил откровение свыше. В стихах, которые во время вечерней молитвы были ниспосланы ему его ангелом-хранителем, несчастный де ла Тур должен был прочесть свою собственную скорбную участь. Но, как это частенько случается, трубадур выбил из седла зазевавшегося провидца.

Но не будем скакать впереди лошади. История об этом уже не за горами.

Тулузский же турнир, как это, должно быть, предсказал уже прозорливый читатель, определил трех победителей: яростного Бертрана де Борна, умного де Орнольяка, таинственная фигура которого и по сей день хранит свои секреты, скрываясь в тени более ярких и удачливых рыцарей того времени, и, наконец, нашего героя Пейре Видаля. Стремительное продвижение последнего было встречено всеобщим ликованием и являлось чудом, возможным лишь в благословенных землях Лангедока, где рыцарем становились не только по праву рождения, но и по наличию божественной отметины, имя которой – талант! Да благословит Бог сей край, в котором любовь и искусство побеждало по праву красоты древние устои. Отжившие истины разбивались рыцарской перчаткой, лопаясь, подобно ореховой скорлупе, в которой уже давно не было ничего, кроме собственного праха, где милосердие было выше справедливости и любовь восседала на троне. Славьтесь, Лангедок, Прованс, Гасконь и Перигор, воспетые в бессмертных песнях твоих трубадуров!

Пестрые, веселые толпы высокородной публики вперемешку со слугами, служанками, оруженосцами, дуэньями, менестрелями и прочим охочим до зрелищ сбродом занимали предназначенные для них лучшие места. Пейре улучил мгновение и, перекинув через плечо свою драгоценную лютню, выскочил к конюшням, где нетерпеливо били копытами боевые скакуны и слышался лязг да скрежет новых шлемов и кольчуг, которые оруженосцы помогали надевать своим господам. Взору Видаля предстало изумительное зрелище – прямо посреди скрытого от нескромных взоров зрителей дворика, в бело-розовых подштанниках и белой нательной рубахе, стоял тощий, словно старая кляча Пейриного соседа-водовоза, рыцарь. Его глаза лихорадочно блестели, борода и волосы были всклокочены и стояли дыбом. Нетерпеливо рыцарь переминался с ноги на ногу, ожидая, пока нерасторопный оруженосец снимет с вьючной лошади его боевые доспехи. Сам рыцарь, должно быть, только что прибыл и, не отдыхая и не пытаясь найти более укромного места, решил тотчас же вызвать кого-нибудь на поединок, для чего и стоял теперь раздетым, пыхтя от возбуждения и нетерпения.

Пейре прошелся вдоль стоявших в стойле лошадей, выискивая только что приобретенного де Орнольяком скакуна, но так и не отыскал белолобого. С самыми тяжелыми думами он проследовал до кузницы и, не найдя там ни трубадура ни лошади, вернулся к турнирному полю, где вниманию гостей были предложены потешные бои, прыгуны и поэты, сочиняющие по желанию заказчика письма и любовные записки.

Пейре приметил среди гостей алый плащ де Орнольяка. Учитель беседовал с яростно доказывающим ему что-то Бертраном и молчаливым Гийомом де ла Тур. Не желая мешать разговору, Пейре остановился в двух шагах от троицы и начал ждать. Наконец Бертран хлопнул де Орнольяка по плечу и, отсалютовав присутствующим, быстро сбежал со ступенек.

– На вашем месте, сэр Гийом, я бы несколько раз подумал, прежде чем отправиться с нашим другом в рискованное и, осмелюсь заметить, бессмысленное приключение, – де Орнольяк выглядел раздосадованным.

– Бессмысленные?! Когда это любовь была бессмысленной, досточтимый сэр Луи? – рассмеялся Гийом. – Я появился на этом свете исключительно из-за любви и живу только ради нее!

– Ваше дело. Только, помяните мое слово, – де Орнольяк скривился, – Бертран сегодня уедет к своему королю, крестоносцам, домашним делам, а вы-то, мой ангел, останетесь. И с чем, смею я вас спросить? Впервые судьба столь благоволит к вам. И что же – вместо того, чтобы попытаться произвести впечатление на достойных шевалье, вы отправляетесь с мессеном де Борном на поиски приключений! Которые, кстати, неизвестно чем для вас закончатся. Не рассчитываете ли вы, в самом деле, что Бертран де Борн заберет вас в свой замок в Перигоре? Если так – клянусь честью – вы выдумщик и неисправимый мечтатель!

– Я не настолько глуп, эн Луи, чтобы надеяться на милость де Борна. Да и он не настолько туп, чтобы держать меня в Аутафорте, подле собственной супруги. Кто как не трубадуры знают, чего ожидать от поющей братии. Поэтому я ничего не жду от драгоценного Бертрана, кроме того, что эту ночь его меч будет рядом с моим мечом, и его нож рядом с моим ножом. Небезопасно, мой друг, пробираться по ночам к сокрытым за семью запорами прекрасным феям, но когда рядом спутник… Во всяком случае сегодня на улице Сен Жерни у церкви Святой Екатерины нас не ждет ничего дурного. Кстати, эн Бертран берет с собой с десяток молодцов, со мной же будут двое моих верных оруженосцев, так что можете считать, что мы будем под охраной небольшого отряда и… Лучше оставьте этот тон, улыбнитесь и присоединяйтесь к нам…

Они обнялись и, насвистывая, Гийом неторопливо и вальяжно устремился по направлению, в котором за несколько минут до него удалился Бертран. Поравнявшись с Пейре, трубадур поклонился юноше и, получив ответный поклон, продолжил свой путь.