Вот поэтому второй вопрос — процедурный, звучит так: а нет ли альтернативы? Нельзя ли для нас — молодых, вылетевших за рамки старой символьной системы, сочинить что-нибудь с той же красивой мелодией, но более приемлемое, совпадающее с нашей жизненной позицией и мировосприятием? Просить об этом для себя любимого было неловко, я понимаю, что это чрезвычайно сложно, с ходу перекроить всю Систему, но я ведь такой не один, нас много, так что, может быть, как-нибудь на досуге… в перерывах между истовым служением Родине… А? Тем более что мы с одуванчиком уже в таких хороших отношениях, что возникает надежда на благосклонность и скорейшее решение вопроса…

— А можно внести коллективную заявку?

— На предмет?

— Слова в песне переписать. Если, допустим, собрать много подписей…

— Да запросто! — одуванчик великодушно пыхнул искорками промеж пушинок, и песня, вызывавшая столь противоречивые чувства, тотчас же смолкла. — Сейчас порешаем кое-какие вопросы, потом разберемся с заявкой… Ну что, ты готов поделиться сокровенным?

— Всегда готов!

— Очень хорошо… Я знаю, что у тебя есть коллекция камней. Мы можем поговорить об этом?

— Ну, вообще-то…

Вообще-то, это очень личное. Когда дядька служил Родине, мы с ним каждый год отправлялись в длительное туристическое путешествие по необъятным просторам нашей страны. В каждом интересном местечке, где мы бывали, я обязательно находил камень, который, как мне казалось, впитывал в себя сущность и характер окружающей дикой природы. Поскольку на одном месте мы не сидели, а регулярно мигрировали от одного замечательного уголка к другому, из каждого такого путешествия я привозил домой добрый десяток камней и укладывал их в старый ларь, снабдив памятными флажками. Позже, долгими зимними вечерами, я любил сидеть возле ларя и перебирать эти камни, вспоминая наиболее яркие фрагменты наших путешествий. До определенного момента я верил, что в отобранных мною камнях непостижимым образом записана информация о том месте, где я их взял. С возрастом стал понимать, что это всего лишь игра воображения, но до сих пор, поддавшись настроению, могу присесть вечерком к ларю и несколько часов провести в полной тишине, перебирая памятные камешки. И вот еще что: я никому и никогда об этом не рассказывал. Даже любимым девушкам и лучшим друзьям. Это мой персональный угол, я в него никого не пускаю.

— Прекрати заниматься самодеятельностью, — серая птица, устав ждать, прервала затянувшуюся паузу. — Давай по программе…

— Погоди, — одуванчик не спешил сдаваться. — Ты не хочешь говорить об этих камнях? Или не можешь?

— Могу.

— Значит, не хочешь?

— Просто я ни с кем не говорю о своих камнях.

— Ну, со мной-то можно, правильно?

— Да… С тобой, пожалуй, можно.

— Ну вот и замечательно! Расскажи мне об этих камнях.

— О каких именно?

— Ну, о которых помнишь.

— Я помню их все.

— Да ты что! Ну, давай начнем с края. Самый последний в правом нижнем углу.

— Хорошо…

Я стал рассказывать одуванчику обо всем, что связано с этим камнем: что это было за место, какие там красоты, погода, особенности… Однако в самом интересном месте одуванчик остановил меня:

— Слушай, есть предложение. Давай добавим в твою коллекцию несколько новых камней из разных интересных мест, и ты мне расскажешь об этих местах. Как тебе такая идея?

— Отличная идея! Я давно никуда не ездил, так что это будет очень кстати.

— Ну вот и замечательно. Для начала я дам тебе камешек из того места, куда вы отвезли Гену, инженера «Блиндажа». Хорошо?

— Ладно. Давай камень.

— Держи. Давай смотри на него и рассказывай мне: что там было, как выглядит это место и вообще, все, что связано с этим камнем. Давай.

Увы, я не видел камня, который предлагал мне одуванчик. Очевидно, тому виной было мое взвешенное состояние. Памятный камень — это ведь не просто безликий кусок породы. Мало того, что все камни отличаются друг от друга визуально (в моем ларе нет ни одного «клона» — все камешки индивидуальны), по форме и цветовому оформлению, у каждого есть своя неповторимая текстура, особая шероховатость, а также «карта» вмятин, выемок и трещин, по которым я могу определить своих «питомцев» на ощупь, с закрытыми глазами.

— Ты чего молчишь?

— Я… не вижу твой камень.

— Что значит «не вижу»? — из одуванчика вырос лучик и потянулся в мою сторону. — А это что, по-твоему?

— Извини. Не вижу…

— К таким экспериментам надо готовиться, — недовольно проскрипела птица. — Ты бы предупредил, я бы подсказал: надо было дать эти твои булыжники, чтобы он их подержал и запомнил до «взлета». Давай, быстренько сворачивайся и переходи к классической схеме.

— Да, пожалуй, ты прав… — золотистая аура одуванчика поникла и сделалась тоньше и бледнее. — А задумка была неплохая…

Вот это очередное вмешательство птицы мне не понравилось. Лично меня это не касалось, но у одуванчика явно испортилось настроение. Обычно в таких случаях я сдерживаюсь (я воспитанный мальчик). Но сейчас сдерживаться было нечем — сущность моя плавала в пространстве, совершенно свободная от условностей и предрассудков, и я по-детски наивно уточнил:

— А нам обязательно терпеть птицу?

— Какую птицу?

— Вот эту.

— Какую — «эту»? Покажи пальцем.

— Не работают у него пальцы, — тихо подсказала птица. — Птица — это я. Давай сам, я помолчу, нам лишняя реактивность ни к чему. Давай — строго по схеме…

Тут птица вновь превратилась в чучело и в окружающем пространстве воцарилась гармония: были только я и одуванчик, и никто нам более не мешал. Ну вот, давно бы так.

— Представь себе книжный шкаф, — предложил одуванчик.

— И представлять не надо, — сказал я. — У меня дома все заставлено книжными шкафами.

— Это будет особый шкаф, — уточнил одуванчик. — У тебя есть любимый шкаф? В смысле, тот, где стоят твои любимые книги?

— Да, есть такое, — не задумываясь, с ходу ответил я. — Но это не шкаф, а старый книжный стеллаж. Без стекол и дверок. В детской. Пойдет?

— Вполне, — одобрил одуванчик. — Так вот, я тебе дарю точно такой же стеллаж… только в пять раз больше. То есть я тебе дарю пять твоих любимых стеллажей, составленных вместе. Нравится?

— Здорово! — обрадовался я. — Теперь у меня будет по шесть экземпляров моих любимых книг! Слушай… А зачем мне столько дублей? Мне кажется, ценность каждой книги как раз в том, что она такая — единственная в твоей библиотеке, так что…

— Это пустые стеллажи, — в привычной уже свойской манере прервал меня одуванчик. — Ты их видишь?

— Пустые? Хм… Да, вижу. Кстати, надо бы пыль протереть, пока книг нету. Но… Для чего мне пустые стеллажи?