по цвету к огромным черным зрачкам. На чуть воспаленных веках тоже появилась короткая густая поросль седых ресниц.

– У меня стали кошмарные глаза. Похожи на нефтяные озера, окруженные выжженным тростником, – размышляла Пазевская, глядя на себя в зеркало. – Но это не беда. Если выберусь из этой ямы, я еще повоюю. А к своей музыке, к этой великой звездной тропе в вечность, я уже никого и никогда не подпущу. Пусть наши провинциальные гении плутают в дебрях нотных знаков. Пусть пытаются разгадать, что за ними стоит! Без моей подсказки они увидят там только крючки на линейках, а услышать смогут, разве что, морзянку!

…После отдыха на курорте, посещения родителей и веселого времяпрепровождения с подругой, Азарханова вернулась здоровая, загорелая и счастливая. Муж и сын встретили ее приветливо, но после ужина разбежались по своим углам, оставив у телевизора одну. Чуть позже Исмаил, вежливо чмокнув жену в щеку, ушел спать в кабинет один, а поздно вечером Миля, заглянув в комнату сына, увидела, что тот сидит за пианино с отпитой до половины бутылкой портвейна в руках, тупо уставившись в ноты.

Перепуганная Джамиля закрылась в спальне и стала названивать Заминовой, она решила, что все кроме Дили будут ей врать, скрывая суть происходящего. Миле же не терпелось узнать, что тут на самом деле произошло за время ее отсутствия.

То, что Джамиля услышала от своей будущей родственницы, повергло ее в шок. Дильбар со слезами в голосе рассказала, что поскольку в городе знают о ее намерении отдать за Мурада дочь, все считают своим долгом ей донести о пристрастии ее будущего зятя к алкоголю. Люди говорят, что он приходит в училище в стельку пьяный и спит прямо классе на сдвинутых стульях. Болтают, будто в запой он пустился после визита к Пазевской.

Другая новость заключалась в том, что за время отсутствия Мили Исмаил ездил домой повидаться с родственниками. Пробыл он там около недели и вернулся просто бешеный. Его там будто подменили. Как только приступил к работе, так сразу же в отделе кадров запросил досье на свою секретаршу, после чего предложил ей уйти «по собственному желанию». Он, видите ли, узнал, что ее младшая дочь занимается в классе у Джамили. Теперь у Исы работает молоденькая, длинноногая крашенная блондинка, бесстыжая и наглая. С ней он проводит много времени. Что их связывает, никто не знает, но слухи о них ползут по всему городу.

Дальше – больше. Заминова сообщила, что пару недель тому назад Пазевская позвонила батюшке православной церкви и уговорила его окрестить Таню и осветить их дом. Отец Михаил все сделал, как положено: он был рад обращению дочери Эвелины Родионовны в веру. Оказалось, священник много лет был хорошо знаком с Линой – его племянница закончила у нее училище лет десять тому назад, после чего переехала в столицу, где теперь заведует отделом в одной из районных музыкальных школ.

– Знаешь, подруга, я недавно звонила Эвелине, спрашивала об этом. Так она ответила: – Я теперь пенсионерка, человек свободный, вот мне и захотелось хоть по одному пункту оправдать донос, в результате которого я лишилась работы.

– Пазевской стало настолько лучше, что она вновь принялась бунтовать?

– Я не в курсе, Миля. С ней не встречалась. Знаю только, что у нее есть деньги. Лина приобрела у меня полный осенний гардероб для дочери и заплатила мастерам, которые застеклили ее веранду.

– Откуда она их взяла?

– Деньги – не знаю, а рабочих прислал муж Иры. Позвал с завода двух умельцев и те все быстренько сделали. Да, самое главное! В библиотеку горисполкома поступила огромная партия литературы. Два десятка ящиков с книгами, и все по различным областям знания. Девочки, что там сидят, страшно растерялись. Тут же побежали умолять Исмаила, чтобы он им на подмогу пригласил специалистов из районных школ. Иса подумал и посоветовал позвонить Тане, спросить у нее, не возьмется ли она их проконсультировать.

– Ну, и?

– Да, все в порядке. Татьяна уже неделю работает. Ее зачислили сразу – она же здесь прописана.

– Неужто, справляется?

– О чем ты, Миля? Это же ее профессия, да и стаж работы у нее приличный. Убеждена, даже в состоянии полной невменяемости она смыслит в этом деле больше тех недоучек, что там ошиваются уже столько лет.

Задремав только под утро, Миля проснулась рано – ее разбудили звуки грохочущего пианино. Она вскочила и с удивлением обнаружила, что мужа уже нет дома, а сын, сидя за инструментом и вцепившись левой рукой в бутылку, правой остервенело долбит фугу Баха.

– Мурик, почему ты так злишься, когда занимаешься? Отложи эту отраву и медленно поиграй все двумя руками.

– Мама, я три года в армии играл только на аккордеоне, поэтому правая рука у меня еще ничего. Пальцы двигаются. Долблю ее. Должен же я сегодня хоть что-то показать своим паразиткам! Сама понимаешь, у меня в классе десять девчонок, а это десять программ в полугодие. Партию левой я и не пытаюсь учить. Зубри не зубри, а и глухому ясно, что она у меня только для красоты.

– А зачем ты ходил к Пазевской, просил помочь?

– Нет. Рассчитывал взять у нее пластинки. Хотел послушать, как должно звучать то, что она задала студенткам на лето. В готовом виде. Но теперь у Эвелины в кабинете только книги. Все диски вместе с нотами упакованы в коробки и находятся в другой комнате… Она собирается их отослать в Киев подруге. Той, что подарила ей альбом Пикассо и пленки с записями пьес Мессиана. Я умолял Лину продать мне ее фонотеку целиком. Предложил двойную цену. Но она заявила: – «Я торговать антисоветчиной не намерена, так как не желаю вступать в конфликт с законом». Сказала, что для неприятностей у нее и без этого есть повод – оказывается, по ее настоянию Татьяна приняла православие. Потом посмотрела на меня с таким омерзением, будто я скунс, и зашипела:

– Очень хочу, Мурик, чтобы к жалобам, подписанным родителями наших с тобой учеников, власти не относились слишком скептически.

Услышав это, Джамиля взорвалась:

– Это просто цирк какой-то! Глупейшие рассуждения. Твоя Пазевская может только философствовать. В жизни она беспомощнее младенца! И вообще, у нее в мозгах полный кавардак. Она давно уже не различает, где кончается искусство, а где начинается жизнь. Для нее музыка реальнее, чем мы с тобой вместе взятые! Ладно, я зашла не для того, чтобы говорить о ней. Лучше ответь, с чего это ты превратился в алкоголика?

– Нет, нет, что ты, мама! Я выпиваю редко.