В итоге после школы она поступила на факультет журналистики, где выбрала направление «связи с общественностью». Учиться там было легко, но неинтересно – впрочем, Инга подозревала, что ей вообще неинтересно учиться. Здесь материнская профессия опять обрела ценность: Инга всегда могла пройти у нее летнюю практику или договориться об интервью для какой-нибудь отчетной работы, но решила этим не пользоваться. Она не хотела, чтобы остальные думали, будто она поступила по блату, да и вообще – будто мать оказала влияние на ее выбор. В детстве родство с телезвездой возвеличивало, а теперь скорее обременяло.

Они пообедали. Мать заметила, что сидеть перед подоконником на высоком стуле – все равно что на жердочке, неужели Инге удобно так есть? Инга мрачно ответила: «Удобно». Она видела, что Максим что-то наконец написал, но при матери не стала проверять что.

Ей показалось, что сегодня мать не уходила дольше обычного: сначала она помыла посуду, хотя Инга настойчиво уверяла, что сделает это сама, потом заварила чай (она пила только чай), потом вспомнила, что привезла напечатанные фотографии с дачи, и стала их показывать. С одной стороны, все это немного отвлекало Ингу от тревожных мыслей, с другой – она быстро устала изображать беззаботность. В одиночестве можно было хотя бы не держать лицо.

Когда мать ушла, Инга повалилась на кровать. В голове было пусто, но внутри засело беспокойство, которое не ослабевало ни на секунду и мешало, как шипящий радиоприемник. Инга попробовала даже чуть-чуть поплакать, но слезы не лились – она испытывала не жалость к себе, а только страх перед последствиями.

Зато теперь она наконец могла рассказать обо всем Максиму. Свернувшись калачиком, Инга настрочила ему несколько длиннющих сообщений, описывая вчерашний вечер. Этот процесс уже сам по себе имел терапевтический эффект. Сохранять в переписке уровень трагического отчаяния, который Инга испытывала наедине с собой, было невозможно. Почти сразу она непроизвольно сбилась на ироничный тон и удивилась, как уже только от одного этого ей стало легче.

Максим заявил, что не сомневался: этим все и кончится. «И что ты теперь собираешься делать?» – поинтересовался он.

«Не знаю! – набрала Инга, чувствуя, как в ней вновь поднимается паника. – В том-то и дело! Я боюсь даже представить, что будет, если об этом кто-нибудь узнает».

«Ну а с чего бы об этом кому-то узнать? Твой Илья же вряд ли станет об этом рассказывать на работе. И ты тоже».

«В целом да,» – согласилась Инга. За приступом иррационального ужаса она даже не подумала, как именно об этом может стать известно. Илья не станет болтать, а она и подавно.

«Но я имел в виду, что ты дальше собираешься делать с ним,» – продолжил тем временем Максим.

«В смысле, что делать?»

«Ну вот вы переспали, и?»

«Я все еще не понимаю вопроса, – заупрямилась Инга. – Какое тут вообще может быть дальше? Я не знаю, как мне это пережить!»

«Ну, может, вы о чем-то договорились. Или это так, ван-найт-стенд?»

«Я понятия не имею, что это было. – Инга попыталась собраться с мыслями, а потом даже вздохнула, хотя Максим не мог ее слышать. – Но совершенно точно любое продолжение исключено. Один раз такое, может, еще удастся спустить на тормозах, но никаких отношений я с ним завязывать не собираюсь, боже упаси. Он мне даже не особо нравится».

«Для этого заявления ты ведешь себя не очень последовательно», – съехидничал Максим.

«Я просто расстроилась из-за Антона! – возмутилась Инга. – И напилась! И Илья полез, а потом все произошло так быстро, что я даже не успела подумать».

«Как скажешь».

Инга надулась и погасила экран телефона. На что бы там ни намекал Максим, она точно знала, что вовсе не хочет сближаться с Ильей. Во-первых, это действительно осложнило бы ей работу, а во-вторых, сам Илья по-прежнему не тянул на роль возлюбленного. Надо просто пережить эту стыдную историю, а для этого – постараться сделать вид, будто ничего не произошло. В понедельник она намеревалась вести себя как ни в чем не бывало. Повторяя это про себя, как мантру, Инга села дальше смотреть сериал.

Впрочем, до понедельника ее настроение успело не раз измениться. К концу субботы Инга неожиданно ощутила обиду, что Илья ей за весь день ни разу не написал. Он никогда раньше не писал ей по выходным, совершенно точно не обещал написать на этих, и саму Ингу еще утром ужаснула бы подобная перспектива – тем не менее к вечеру она обнаружила, что недовольна. В воскресенье ее недовольство сменилось раздражением, а потом – уже привычной тревогой. Молчание, которое она еще недавно считала естественным, вдруг показалось Инге зловещим. Она по-прежнему не нуждалась в ухаживаниях Ильи, но вежливое «как дела?», рассуждала она, было бы вполне уместно! Все же нельзя отрицать, что их отношения с пятницы изменились и нуждаются в прояснении. Он молчит, потому что стыдится? Потому что считает ее виноватой? Потому что собирается уволить? Потому что ему все равно? Инга переживала и вздрагивала каждый раз, когда ей приходило новое сообщение. Однако, несмотря на переживания, сама она тоже не писала Илье. Она боялась выглядеть глупо.

Утром в понедельник ее настроение совершило еще один кульбит. Проснувшись, Инга вдруг почувствовала неожиданный прилив сил. После двух дней, которые она провела, мучаясь то совестью, то страхом, это было приятное разнообразие. Собираясь на работу, Инга испытывала веселое предвкушение, словно там ее ждало что-то интересное. Свою неожиданную бодрость она объяснила тем, что знание лучше незнания. Инга так устала фантазировать о тех ужасах, которые ее ждут, что уже почти мечтала столкнуться с ними вживую. К тому же сегодня у нее было хорошее предчувствие.

Инга приехала в офис за десять минут до начала рабочего дня. Там было почти пусто. Из их отдела только Мирошина уже сидела на своем рабочем месте и вертелась на стуле в ожидании, когда включится ее компьютер. Она махнула Инге и, когда та поздоровалась, спросила:

– Как выходные?

– Хорошо. Как твои?

– Тиша заболел. Возила его к ветеринару. Жаль, что ты не пошла с нами в пятницу.

У Инги бухнуло сердце.

– Хорошо посидели? – спросила она, делая вид, что собирает бумажки, с прошлой недели раскиданные на столе.

– Ага. Тебя вспоминали.

Сердце застучало громче.

– Что говорили?

– Да ничего особенного. Мне показалось, Бурматов прямо расстроился, что ты не с нами.

– Я думаю, ты преувеличиваешь, – пробормотала Инга, старательно и явно дольше необходимого постукивая стопкой листов по столу.

Работы оказалось много, и Инга пропустила момент, когда Илья пришел. Повернувшись к Алевтине с каким-то вопросом, она увидела из-за ее плеча, что он уже сидит в кабинете. Ингино сердце опять забилось, и она почувствовала, как щеки горят. Ей вмиг стало так стыдно, как будто ее уже поймали с поличным. Однако к этому стыду примешивалось и другое, неожиданное чувство – Инга вдруг ощутила к Илье симпатию, почти нежность, оттого что они были связаны общим секретом. Это делало его особенным и более близким человеком, чем все остальные. В смятении Инга отвернулась к своему компьютеру и уставилась на открытый имейл. Курсор мигал на недописанной строчке. Инга смотрела на него как зачарованная, но слов не видела. Нужно успокоиться, сказала она себе. Ты не можешь так бурно реагировать каждый раз.