истории есть ИКТ, они записывают и передают данные, но человеческие общества зависят в основном от других видов технологий, касающихся первичных ресурсов и энергии; в гиперистории есть ИКТ, они записывают, передают и, прежде всего, обрабатывают данные, все более автономно, и человеческие общества становятся жизненно зависимыми от них и от информации как основного ресурса. (Floridi 2013, p. 38)

Именно в этих новых обстоятельствах нарративы о войне ускоряются и сталкиваются, что приводит к новым нестабильностям в понимании войны.

 

6. Ускорение мемориальных дискурсов

Новая экология войны - это не только настоящее, но и признание того, как средства массовой информации, память и история существуют в новом узле беспрецедентной сложности и масштаба, определяя участие и приковывая внимание. То, как война воспринимается, переживается, выигрывается и не выигрывается, легитимизируется, объявляется, ведется и проигрывается, изучается или игнорируется, скрывается и становится видимой для разных участников, для разных целей, в течение времени и с течением времени, связано с воспоминаниями и забвением. Информатизация делает неоднозначным относительно устойчивое развитие этих отношений, а также уверенность и стабильность, которые когда-то предлагали традиционные процессы исторического исследования. Это трансформирует нарративы о войне, изменяя то, как ее понимают участники, нарушая общепринятую историю и заменяя ее мемориальным дискурсом, который стоит независимо от исторических истин.

Но Радикальная война парадоксальна. Она ведется и переживается через радикализацию памяти, а оспариваемое прошлое определяет, чем является война в настоящем. А цифровое настоящее приобретает все большую мемориальную силу, предлагая убежище от незащищенности и непостижимости, которые несут с собой сегодняшние войны. В этом контексте скорость и объем поступающих медиапотоков можно осмыслить только в рамках схематизации того, как выглядят военные действия. Таким образом, осмысление войны в памяти развивается в темпе, который невозможно зафиксировать, это динамичное, образное упражнение, которое направляется и формируется из настоящего, а также должно вписываться в схематические рамки, которые разум формирует на основе прошлого опыта и общепринятых представлений.

Таким образом, то, что есть и что будет с памятью о недавних и разворачивающихся войнах, в гораздо большей степени оспаривается множеством участников благодаря обилию и доступности данных и информации об этих войнах в партисипативной цифровой сфере. Эти тенденции меняют способы реконструкции памяти и способы защиты историками своей роли в условиях, когда "прошлое становится тем, что каждый человек решает принять за правду" (Lowenthal 2012, p. 3). В призме социальных медиа достижение устоявшейся версии событий, учитывая постоянное размещение и смешение мнений, информации и дезинформации, растягивает исторический метод (Hauter 2021).

 

7. Взломанное изображение

Цифровое изображение не может быть надежно защищено. Теперь, когда солдаты находятся в цифровой глобальной сети, цифровые изображения используются в кампаниях, требующих определенной видимости или маскировки. Как и в случае с "маленькими зелеными человечками", участвовавшими в прокси-войне России против Украины, они подвержены риску как случайного, так и преднамеренного воздействия. И это касается каждого, кто пользуется Интернетом, независимо от того, откуда он родом. Так, американские солдаты, стремясь поддерживать себя в форме, загружают данные со своих устройств Fitbit в облако и при этом передают свои геолокационные данные противникам, что равносильно значительным нарушениям операционной безопасности. В равной степени селфи, сделанные российскими солдатами, помогли украинцам и международным расследовательским сообществам , таким как Bellingcat, разрушить российские пропагандистские усилия, утверждающие, что "российских солдат в Украине нет". Аналогичным образом Bellingcat развенчал утверждения о том, что за покушением на убийство Сергея и Юлии Скрипаль в городе Солсбери не стоит российская военная разведка. В 2019 году эти провалы привели к тому, что Государственная дума России приняла закон "против селфи", запрещающий военнослужащим носить с собой или использовать подключенные к интернету устройства для обмена информацией о своей службе. Несомненно, элементарные утечки будут устранены, но, учитывая продолжающееся продвижение IOT и сетевого поля боя, очевидно, что глубоко опосредованный цифровой мир будет и дальше предоставлять новые векторы для взлома данных и манипулирования ими в пропагандистских целях. Таким образом, "Радикальная война" нуждается в объективе, который подчеркивает сложные взаимозависимые отношения между военной пропагандой, интеллектуальными устройствами и веб-платформами, а также учитывает изменившуюся роль изображения в поддержании и подрыве военных кампаний.

 

Извлечение смысла из радикальной войны

Как же мы можем начать понимать то, что мы называем новой экологией войны? Мы используем этот термин, чтобы доказать необходимость целостного представления о войне, медиа и обществе, чтобы не упустить из виду и не изолировать ни один из их взаимосвязанных элементов, опыта и эффектов. Вместо этого мы утверждаем, что Радикальная война пронизана данными, она ведется и переживается, раскрывается и скрывается в рамках и с помощью новой базы знаний или "информационной инфраструктуры" (Bowker and Star 2000). Раскрыть эту экологию - значит переосмыслить параметры войны, включить в нее человеческие и нечеловеческие элементы, разоблачить присвоение ее информационных инфраструктур и подвергнуть сомнению неэффекты СМИ в той же степени, что и заявленные эффекты.

Таким образом, размышляя над идеей радикальной войны, мы должны задуматься о том, как смарт-устройства и современные информационные инфраструктуры переосмысливают участие и переделывают отношения между войной, обществом и СМИ. В последующих главах мы начинаем намечать, где могут лежать главные вызовы в этой новой связке в связи с организующими принципами данных, внимания и контроля. Мы признаем, что повестка дня, которую мы излагаем, гораздо шире, чем мы можем в данном документе. Несмотря на это, основной характеристикой Радикальной войны является понятие иерархии насилия между комбатантами и некомбатантами. Эта иерархия обеспечивает доступность данных и метаданных для ускорения войны, а также для определения того, как выявляются и атакуются новые цели.

Очевидно также и то, что информатизация значительно усложнит процесс достижения консенсуса относительно места войны в обществе. Это нарушает традиционную роль историка в формировании социально приемлемой версии событий и делает память еще более значимым фактором в формировании внимания. Обилие данных также приводит самих технологов к власти, позволяя им брать еще больший контроль над отдельными аспектами общества, поскольку их системы вытесняют способность правительств управлять своими суверенными географическими территориями. Это имеет важные и еще недостаточно изученные последствия для военно-гражданских отношений, на которые мы можем лишь указать. Наконец, новая экология войны сама находится в состоянии постоянного движения, поскольку новые технологии и опыт формируют и перестраивают нарративы войны. Это требует внимания, если мы хотим понять войну в XXI веке.

Диаграмма: Данные

РАЗОРВАННОЕ ПОЛЕ БОЯ

В четверг, 13 мая 2021 года, телеканал MSM сообщил, что Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ) сосредоточилась на границе сектора Газа. Судя по всему, ЦАХАЛ готовился к вторжению и последующей оккупации Газы. На следующий день журналисты получили сообщение в WhatsApp о том, что вторжение началось. Однако по прошествии дня стало ясно, что войска не