на его пыхтение, то он стал трогать меня. Понятно, что прикинуться мёртвым было не вариант. Приходилось открывать глаза и смотреть. Но беда в том, что свои грёбаные щупальца с моего тела он с тех пор не убирал. Ему стало мало просто дрочить. Ему нужна была подпитка.

Сделал небольшой перерыв и отпил газировки. Глаза Хлои говорили больше, чем она могла себе представить.

— Детка, давай договоримся. Не нужно меня жалеть, идёт? Я это пережил. Как видишь, не умер, — сказал ей, читая её взгляд.

— Но… ты же был ребёнком. Господи…

— Верно. Был. Сейчас я вырос. Я не хочу видеть жалость по отношению ко мне в твоих невероятных глазах, — искренне ответил ей.

Она опустила взгляд и подняла свою ручку. Надеюсь, она меня услышала. Мне нужна была поддержка, любовь, защита и может даже жалость тогда, но сейчас мне нужна только любовь. Её любовь.

— Следующим его шагом стало преследовать меня в ванной, когда я принимал душ после работы на его участке. Он вламывался туда и наблюдал как я моюсь. Трогал себя, наслаждаясь зрелищем. Не знаю видел ли он ужас в моих глазах. Наверное да. И скорее всего это его ещё больше заводило. Лето закончилось и за мной приехали родители. Я был счастлив и думал, что на этом мои страдания закончатся. Но дома царила обстановка не лучше той. Мать вечно орала на отца. Потом срывалась и на мне. Я пытался сказать им, что больше туда не поеду, за что получал ремнём. Я много плакал, умолял. Но это как будто лишь распаляло мать ещё сильнее. И когда мне исполнилось шесть лет, я замолчал. Я устал от этого напряжения. Устал от того, что меня не слышат и ненавидят. Я не понимал за что. Что я такого сделал, чем заслужил подобное отношение.

Хлоя побледнела.

— Детка, ты уверенна, что мне стоит продолжать? — взволнованно спросил.

Я реально переживал за её состояние. Она такая хрупкая, такая маленькая, такая… моя. Хотел защитить её от всего мира. От всей жестокости, которая есть в нём. От всех мудаков, которые живут в нём.

— Да, пожалуйста, продолжай, — шёпотом ответила она.

Ладно, если она так хочет, то пусть так и будет.

— Через месяц меня отвели к психиатру. Он задавал какие-то тупые вопросы, я молчал. Просил что-то нарисовать. Я рисовал дом. Он сделал вывод, что я очень люблю свой дом. Дебил, правда? Кто ему лицензию выдал? В школе я, кстати, тоже молчал. Короче следующим летом меня опять отправили туда. Как ты понимаешь, этот мудак чудесным образом не образумился. Скорее наоборот, он прогрессировал. Всё лето он лапал меня. Дрочил и лапал. Говорил, что я подрос и скоро стану настоящим мужчиной. Я прятался, пытался убежать. Но он меня находил и избивал. А потом лапал. При этом я молчал, ни слова не произнёс. Так прошло всё лето и меня снова забрали. Дома меня жёстко наказывали за моё молчание. Мать орала, что я больной выродок. Что она выбьет из меня хоть слово. И вот к семи годам я решил заговорить. Почему? Потому что мне опять-таки надоело подобное отношение. Наверное, лучше бы я и дальше молчал. Матери не нравилось то, что она слышала от меня. А я ей прямым текстом говорил, что этот Пол больной ублюдок и он мне не нравится. За это получал ремнём.

В глазах Хлои появились слёзы. Она уже ничего не писала, а не дыша слушала меня.

— Детка, если ты сейчас начнёшь плакать, я остановлюсь. Я не хочу видеть твои слёзы. От этого мне больнее, чем от этой истории, — честно произнёс, глядя в её глаза.

Она закрыла их и начала глубоко дышать.

— Всё в порядке, — срывающимся голосом ответила она.

— Не верю. Но пока продолжу. Мне исполнилось семь, я понял, что накопившееся напряжение надо куда-то девать. Стал драться. Любое слово в мой адрес вызывало во мне желание ударить. Мы тогда уже дружили с Майклом, и он не понимал, что со мной происходит. Как-то он пригласил меня к себе домой, и я познакомился с его родителями. Его мама, Кристин, тогда предложила мне выпить какао. До этого дня я не знал, что это за напиток. Мне так понравилось. Сладко, согревающе, тепло. Пока я пил, она гладила меня по голове. С тех пор какао для меня якорь. Когда мне надо было почувствовать заботу и успокоиться, я пил его.

Хлоя тепло улыбнулась.

— У тебя очень красивая улыбка, — тихо прокомментировал я. Она прищурилась, но не съязвила.

Хоть сейчас.

— Потом я начал воровать деньги из родительских накоплений. Зачем? Во-первых, мне нужны были деньги на какао. Во-вторых, я начал курить. Соответственно нужны были средства, чтоб покупать сигареты. В-третьих, я подумал накопить денег и сбежать. Но с побегом как-то не задалось. Ну и я начал материться. А как иначе было донести до окружающих, что в моей жизни творится полное дерьмо?! Следующее лето, как ты понимаешь, я снова провёл у этого ублюдка. Поскольку я заговорил матом, то этим языком стал общаться и с ним. Ему это не нравилось. Побои усилились. Он продолжал лапать меня. Продолжал смотреть, как я моюсь. Продолжал приходить по ночам. Потом меня снова забрали домой. Я сказал матери, что в жизни туда больше не поеду. На что она ответила, что поеду как миленький и научусь ума-разуму у настоящего мужчины. Что за херня у неё в голове вместо мозгов мне до сих пор непонятно.

Хлоя широко распахнула глаза.

— Она знала, что там происходило с тобой? — спросила Хлоя.

— Это отдельная история. Забегая вперёд, скажу, что она никогда со мной это не обсуждала.

Хлоя кивнула, но во взгляде явно читалось негодование.

— Я продолжал курить, материться и драться. Разбивал окна в школе. Рисовал на партах, хамил учителям. Не всем правда. Только мужчинам. Снова лето и снова ад. Мне уже восемь лет. Три года я терпел подобное и решился дать отпор. Я ударил его по яйцам. Он мне чуть руку не сломал, когда наказывал. Он не пытался меня изнасиловать. Но постоянно трогал за мой член. И очень расстраивался, что он не вставал на него. Больной ублюдок, — я сжал челюсти.

Руки зудели, как хотелось что-нибудь разнести к чёртовой матери.

— Потом меня забрали домой и всё по новой. Драки в