— Ну да. Во–о–н в том доме, — показала жена в окошко. – Зелёненьком.

Соседи очень удивились. Жить в Сочи и отдыхать в Сочи?

— А куда ж нам деваться?

Надо сказать, что квартира их пустой, конечно, не осталась. Прибыла тёща с племянницей и была оставлена присматривать за домом и собачкой. Они целые дни проводили на пляже, который как раз соседствовал с санаторием, разделяла их только невысокая металлическая решётка. И вот наши отдыхающие, муж и жена, приходили тоже на пляж и устраивались возле этой решётки с одной стороны, а с другой появлялись тёща с племянницей и тоже стелили свои тряпочки возле решётки. Так они загорали и всё время разговаривали. Мамаша спрашивала, где у дочки мука, да где мясорубка, а дочка интересовалась, как там пёсик, не сильно ли скучает, и давала мамаше всякие ценные указания. Это с утра. А часов в 12, когда солнце начинало припекать слишком сильно, они уходили с пляжа, те шли домой, а эти – в санаторий, но потом ещё не раз в течение дня перезванивались по разным мелким вопросам. Время от времени отдыхающая даже бегала домой что‑нибудь взять и заодно пёсика проведать.

На море она ходила раз в день, да и то не каждый день, потому что прихватила с собой одну работу, которую давно хотела, но никак не могла закончить, и вот там, устроившись на лоджии, в виду моря, она сидела после обеда до самого ужина со своими бумажками и работала. С мужем получилось ещё хуже. Дней через пять после начала отпуска случилась у него на службе какая‑то авральная ситуация, ему позвонили и попросили приехать. И практически весь остаток отпуска он, позавтракав, тут же уезжал на работу, а она оставалась одна и, не очень, впрочем, скучая, работала тоже на лоджии. На обед она спускалась теперь одна, и соседи за столом, с которыми успели подружиться, качали каждый раз головами, мол, где же ваш муж и что же это у вас за отпуск такой?

— Да уж, — отзывалась она. – Лучше бы мы в ноябре, как всегда, в Железноводск поехали.

Незаметно пролетел положенный 21 день, и пора было съезжать из санатория. А там такой обычай заведён, что отъезжающий накрывает в номере стол для тех, кто остаётся, «отвальная», одним словом. И вот она съездила на Центральный сочинский рынок, накупила разного–всякого, потом сходила домой, на квартиру, все приготовила и вечером накрыла в номере стол совершенно по–домашнему, с горячим и пирогами, и все их новые санаторские друзья остались очень довольны.

А муж сказал:

— Нет, в Сочи – не отдых. На следующий год поедем в Ессентуки.

2002 г.

Сочи–Краснодар

Я увидела его случайно — осенью, в центре города, он вынырнул из потока машин, двигавшихся навстречу, и свернул в боковую улицу. И такая знакомая, милая физиономия промелькнула, что я вскрикнула:

— Стой! Подожди!

Но Алёша и не думал тормозить свой великолепный белый фольксваген–пассат, только спросил удивлённо:

— Мам, ты чё, совсем уже?

— Вон он, смотри!

— Кто?

— Маленький, чёрный! Только что повернул!

— Ну и что я должен делать?

— Это ж наш «Москвичонок», дедушкин!

Маленький чёрный «Москвич» остался далеко позади. Я чуть шею себе не свернула. Это был он, никаких сомнений.

— Откуда ты знаешь, что это тот? Ты же в машинах не разбираешься.

— Это я в новых не разбираюсь, а наш узнаю среди всех. Ты заметил, какой у него передок?

— Самопальный какой‑то.

— Так это ж дедушка когда‑то сам радиатор переделал, представляешь?

— Не–а, не представляю, — говорит Алёша.

Надо же, до сих пор бегает… Да сколько ж ему лет? Папа купил его, кажется, в 58–м, он уже был не новый, сейчас 98–й… выходит, ему хорошо за сорок. Красавчик! И как идёт ему этот чёрный цвет, просто «а ля Штирлиц» какой‑то, настоящее ретро. Мы медленно двигаемся в потоке машин, половина из которых — иномарки, но даже из них с интересом поглядывают на новенький Алешкин фольксваген. Видел бы папочка, на чём разъезжают его внуки!

— Надо бы на кладбище съездить.

Я говорю это нашим детям при каждом удобном случае, так сказать, внедряю в сознание, приучаю к мысли, что существует такая семейная обязанность, которая и их касается.

— Не сегодня, ладно?

Ладно, не сегодня.

В 1958–м этот «Москвич» был небесно–голубого цвета, весь такой круглый, с надутыми, как у карапуза, щёчками, выпуклыми глазами–фарами и запасным колесом на багажнике, похожем на большую чёрную пуговицу от пальто. Он был симпатяга! Мы с сестрой ходили вокруг, трогали его руками и гладили, как будто он был живое существо, например, собака. Папа отвинчивал сзади широкий колпачок, я тут же совала туда нос и нюхала. Запах бензина казался мне необыкновенно приятным. Маленькая токсикоманка! Я потом не раз это проделывала, чего не скажешь о моей сестре, которая была почему‑то равнодушна к запахам.

Мы помещались в нём всей семьёй. Сбросив сандалии, я и моя сестра влезали с ногами на сиденье и ехали задом – наперёд, выглядывая в узкое, сплющенное овалом заднее окошко, из‑за этого меня быстро укачивало, опять же в отличие от сестры, которую не укачивало нигде, даже в «кукурузнике». Но как хорошо, как просторно было нам вдвоём на заднем сиденье! Потом подросла наша третья сестра, и её тоже стали сажать с нами, потом появилась на свет ещё одна… К тому же, мы ведь всё время росли и уже не могли влезать на сиденье с ногами, а должны были держать на коленях сначала одну маленькую сестричку, потом другую, да ещё следить, чтобы они не стукнулись головой о переднее сиденье, когда папа вдруг резко затормозит. А если и бабушку брали зачем‑то с собой (ясно, зачем — чтобы на море она готовила нам обеды), то он, умница, пыхтя, вёз нас всех семерых.

— Семь человек? — не верит Алёша. — Как же вы туда помещались?

— Запросто. Папа за рулём, мама — рядом, Аллочка у неё на руках. Сзади бабушка и мы с Неллей, а Женька маленькая то у бабушки на коленях посидит, то к нам переползёт. Притом учти, папа был довольно высокий, у него голова прямо в потолок упиралась, так что ему, бедному, приходилось даже немного горбиться за рулём, а бабушка у нас была такая полная, что как раз одна половину заднего сиденья занимала. Что говорить, было тесновато. Но если подумать, — не теснее, чем дома, на наших 23–х квадратных метрах. И потом нам же главное было — ехать.

— И куда ж это вы на нём ездили?

В последнее время я все чаще замечаю у Алёши эту снисходительную интонацию, когда он со мной разговаривает.

— А куда только ни ездили!

На самом деле большую часть времени «Москвич» стоял в гараже, который папа сам сложил из кирпичей во дворе нашего дома. Это был длинный одноэтажный дом типа «барак», в котором в четырёх квартирах проживало семь семей. Машина была на тот момент только у нас одних, и соседи великодушно разрешили папе пристроить гараж к сараям. Двери на гараже были деревянные, сбитые из широких досок, и между двумя их створками оставалась такая большая щель, что когда мы в неё заглядывали, то видели одиноко поблёскивавший в полутьме нос автомобиля. Сбоку к гаражу примыкало ещё одно, совсем уж маленькое строение — собачья будка, у которой не было задней стенки, а было отверстие, выходящее прямо в гараж. Там обитала немецкая овчарка по кличке Тарзан. Днём Тарзан бродил на длинной цепи по огороду и грелся на солнышке у своей будки, а ночью проходил сквозь неё в гараж и там спал на старой автомобильной покрышке, застеленной тряпками. Много лет он исправно сторожил машину, грозно рыча изнутри гаража всякий раз, когда кто‑то посторонний просто проходил мимо.