— Во как? — встревожился Хромой. — А ты капусту проверял?

Бык отодвинул тарелку, не найдя в себе сил покончить с салатом.

— За капусту даже не думай, — отмахнулся он. — Если они бабки начнут шарманить, им сразу лапы оторвут. Знают, сучки, к кому едут, просто натура блядская: хоть че-то да спереть.

— А может, ты сам по пьянке этот парфюм оховя-чил? — предположил Хромой.

— Ну щас прям! — обиделся Теща. — Я те алкаш, что ли? Такой парфюм вообще никто не пьет. У меня «Дольче Кабано», слыхал?

— Ореховские, видать, насчет своей доляны беспокоятся, — предположил Хромой. — Просто напрямую им признаться стремно.

— Позвони им, скажи, сегодня все отдадим, — велел Бык. — И Ходже, и им.

— А где возьмем?

Бык поднял стоявшую у моих ног сумку, туго набитую долларами, и открыл молнию. Хромой и Теща оторопели.

— Ни хрена себе! Сколько тут? Откуда! — наперебой спрашивали они.

— Должок вернули, — улыбаясь, ответил Бык, сам необычайно довольный.

От радости бандиты даже забыли спросить, кто именно вернул и каким образом. Они любовались запечатанными пачками, перебирали их и взвешивали на ладони. Хромой обнюхал несколько штук и с удовлетворением хрюкнул.

— А нам когда зашлешь? — не утерпел Теща.

— До дома перебьешься, — ответил Бык, закрывая молнию и возвращая мне сумку.

— Дай хоть по полтиннику!

— Морда лопнет.

— Слышь, волк, я тя как человека прошу, дай хотя бы чирик!

— Да ты его сегодня же пропьешь, — осуждающе заметил Хромой.

— Конечно, пропью! А что с ним еще делать, в банк тащить? Да на фиг мои бабки там валяться будут? Как говорится, что пропили — то в дело вложили.

Хромой поскреб подбородок и взглянул на Быка.

— Почем у нас на рыло выходит? — поинтересовался он.

— Еще не прикидывал, — ответил Бык. — Башка с утра не фурычит.

— Да хватит тебе на страусов, — заверил Теща.

— Смотря сколько тут, — возразил Хромой, оценивающе глядя на сумку.

— Два лимона, — ответил Бык.

— Значит, лимон нам? — встрепенулся Теща.

— Откуда лимон-то? — осадил его Бык. — Сперва надо Ходже отправить и пацанам, сколько им там полагается. Остальное мы с Андрюхой дербаним на пэ.

На пэ — означало пополам.

Теща разочарованно вздохнул.

— А Ильичу засылать будем? — спросил он. Теща единственный позволял себе вольность называть Ильича за глаза его прозвищем.

— А как же? Половину — в общак, как всегда.

— Нормально, — проворчал Хромой. — Мы всю работу сделали, а половину — отдай чужим дядям.

— Не чужим дядям, а своим пацанам, — поправил Бык.

— Слышь, парни, — заговорщицки наклонился к нам Теща, — а может, мы по общаку наш шалман обрежем маленько?

— Как это обрежем? — нахмурился Бык.

— Никто ж не знает, сколько мы стрясли. Сотню на круг кинем — и ништяк. Андрюха не сдаст, верно?

Бык посмотрел на него с сожалением, как на неразумного.

— Знаешь, сколько нормальных пацанов на такой фигне спалилось? Не знаешь? Море! Дорожка-то известная: пацан по первяне протянет фаску — с рук сойдет. Он еще раз дурку забьет — опять проканало. Потом еще, еще, и понеслось! Хавает, не разбирая, крысит, блин, и думает, что никто не сечет, а другие пацаны за его спиной уже шушукаются. И вдруг, раз его — и на правеж! Отнимут все, да еще и опустят... Надо тебе это, нет?

— Да не о том речь, чтоб скрысить, — заступился Хромой. — А о том, что в других бригадах треть засылают, а у нас половину!

В целом дух товарищества был Хромому чужд, но жадность побуждала вмешаться.

— Другие бригады пасутся, а к нам Ходжа приезжает! — возразил Бык строго.

— Он же не бесплатно к нам приезжает, — буркнул Хромой.

— Слышь, парни, — вновь встрепенулся неугомонный Теща, — а давай ореховской братве из андрюхиной доли отдадим! И Ходже тоже. Получится экономия. А то мы на троих пилим, да еще в общак отстегиваем, а он все под себя гребет. В натуре не правильно.

— Ты вчера случайно головой о дно бассейна не ударялся? — спросил я, пораженный его наглостью.

— А че ты жмешься? — принялся стыдить меня Хромой. — Мы за тебя под пули лезем, а ты крохоборствуешь.

— А ты не лезь под пули, — посоветовал я. — Дома сиди, страусов разводи.

— Погодь, не кипятись, — взялся уговаривать меня Теща. — Ты сделай пацанам шаг навстречу, они тебе за это...

— Три в обратку! — перебил я. — Или четыре?! Знаешь, сколько я трогательных баек знаю про отзывчивых пацанов? Слушать устанешь.

— Нашли кого лечить! — засмеялся Бык. — Он губернаторов разводит, а уж вас, если надо, так обдурит, что вообще на нулях останетесь.

— Опять облом! — вздохнул Теща.

— Пропадешь ты через жадность, — мрачно предрек мне Хромой.

— Отцу Клименту нужно подбросить трошки, — вспомнил Бык. — Завтра зарулим к нему, как обратно поедем.

— Ему-то с какой стати?! — возмутился Хромой. — Он вообще не при делах.

— Он при делах! — отрезал Бык. — Он божественные дела делает.

— Да мало ли их, попов разных, всех содержать, да? На праздники и так жертвуем, че еще надо? Я гляжу, ты вообще начал не в ту степь двигаться. Может, тоже в монахи уйдешь?

— В монахи — не прокатит. Не моя масть. А насчет Бога и всякой там другой религии — я к этому очень даже серьезно отношусь.

— В натуре что ль? — удивился Теща.

— Просто я не рисуюсь, крестов с брилами не таскаю, не то что некоторые. А то другие пацаны в церковь на Пасху едут, аж к этой, к паперти «мерсы» подгоняют, плотником!

— Можно подумать, ты пешком в церковь ездишь, — недоверчиво усмехнулся Теща.

— Пешком, не пешком, а понты перед Богом не колочу. Я подальше тачку ставлю и канаю так, скромненько. Старухи вокруг, тетки разные и я промеж них. Бог на меня сверху смотрим и радуется. Гляди, говорит, вон Бык ко мне пришел, овца божья.

— Овца Божья? — переспросил я. — Ты?

— А че ты больно удивляешься? Меня Бог таким сотворил.

— Каким?

— Таким! Вот какой я есть, таким и сделал. Мать — уборщица, отца нет, сеструха старшая еще со школы на дрянь присела, только и мыслей — где травануться. Дома делать нечего, в школе — скучно. Я с уроков, бывало, сбегу и в подворотню! Там шпана, своя романтика. Меня с детства к блатным тянуло, ни один кипеш во дворе без меня не обходился. В двенадцать лет меня уже на учет в комнату милиции поставили как злостного хулигана, а в четырнадцать я на малолетку загудел. Вот и скажи, в чем я виноват? — Он обвел нас взглядом.