— Дура ты врожденная, а не приемная! — злится отец.

— Нет, ну факты-то налицо.

— Какие еще факты?

— У нас ведь два месяца разницы, правильно? Мы раньше думали, что можно одного ребенка родить, а через некоторое время другого. Танька выяснила — так не бывает!

Когда свидетельство о рождении Тане на новую фамилию выписывали, Костя и Зоя хотели одну дату со своей дочерью поставить. Но им сказали, что закон не разрешает. Вот вам и закон, будь он проклят!

Зоя никому зла не желала. Но гнев мужа ей был ой как понятен! Костя после сообщения Лены не удержался:

— Чтоб у той тетки, которая языком мелет, все зубы выпали и она ими подавилась!

В семье настали черные дни. Таня — что ежик или дикобраз, не подступиться. Злая, колючая, смотрит на родителей чуть не с ненавистью. Была добрая девочка, стала мегера. Ведь Таня ложь и вранье считает самым страшным пороком. А тут получилось, что ее всю жизнь обманывали.

Скандалы у них пошли кошмарные. Сначала Таню окружили вниманием и заботой, как тяжелобольную. Только хуже сделали. Она решила — подлизываются и с презрением на всех смотрела. Потом к старому вернулись, как бы живем по-прежнему, будто ничего не произошло. Еще хуже. Пустяковое замечание Тане сделаешь, попросишь посуду помыть или ведро вынести — она сразу взбрыкивает:

— Оставьте меня в покое! Вы не имеете права мною командовать!

— Ах, не имеем! — кипятился отец. — О правах заговорила? Горшки за тобой выносить, обувать-кормить, ночей не спать — пожалуйста! Что ты бесишься? На мать посмотри — почернела вся!

— Она мне не мать! И я вас не просила меня удочерять!

— Ну, извини! За то, что любим тебя, за то, что сердце болит, — за все извини! Давай, плюй нам дальше в душу!

Лена, которая теперь чувствовала себя роднее всех родных, встряла:

— А, говорят, детдомовские все такие, с отклонениями и неблагодарные.

Под горячую руку отцу сказала, он ей хорошую оплеуху отвесил. Улетела в угол. Слезы, крики, обвинения — сумасшедший дом.

Дальше — страшнее. У Танюши в кармане Зоя сигареты обнаружила, потом соседи донесли — на лавочке в плохой компании сидит, пиво пьет. Отец ее за шкирку домой притащил. Брыкается, орет:

— Вы мне никто! Я от вас уйду! В гробу видала вашу доброту!

Зоя испугалась до обморока: действительно, уйдет дочка, пропадет, сгинет. Костя побелел, слов не нашел, только пальцем погрозил. Ушел в комнату, лег на диван лицом к стенке, так весь вечер и пролежал, даже ужинать не стал. Лена хотела маму утешить, но только больших страхов нагнала. Зоя ее просила:

— Ты поговори с сестрой. Пойдет по кривой дорожке, не остановишь.

— Да не хочет она разговаривать! Мамочка, ты не переживай! Если ее бросили родители, значит, они выродки. Теперь у Таньки все на генетическом уровне проявляется.

— Что несешь? — поразилась Зоя.

— Да она сама это знает!

— Что знает?

— Что бракованная.

— А ты, выходит, первый сорт?

— Так природа распорядилась, — гордо пожимает плечами Лена.

— Мало, вижу, отец твою природу ремнем выправлял!

Зоя и Костя понимали: надо что-то делать. Но любить Таню больше, чем они любили, невозможно. А что, кроме любви, могли предложить?

Однажды, хорошо Костя в ночную смену работал, Таня пришла домой за полночь. Лицо раскрашенное как у гулящей девки, спиртным не пахнет, но какая-то странная, вроде очень усталая. «Наркотики!» — испугалась Зоя. Она уже все глаза выплакала, а тут с новой силой зарыдала:

— Доченька! Скажи мне, чего ты хочешь? Чего добиваешься?

Таня в последнее время перестала их мамой и папой называть, только «ты», «вы» или вообще без обращения. И тут видно, что борется в ней желание утешить Зою с гордостью оскорбленной. Гордость победила.

— Хочу, — говорит дочь, — найти своих настоящих родителей.

— Хорошо, — согласно кивнула Зоя.

— Как? — удивилась Таня. — Ты мне поможешь?

— Конечно. Сейчас работы много, отпроситься не могу. На следующей неделе постараюсь взять отгул, и поедем с тобой справки наводить.

— Обещаешь? — не верит Таня.

— Обещаю. Но и ты слово дай, что не будешь курить, пиво пить и по плохим компаниям шляться. — Зоя себя уже в руки взяла.

— Торгуешься? — укорила Таня. — А вот и не брошу!

— Тогда сама ищи их! — Слово «родители» про чужих людей Зоя не могла произнести. Но говорила твердо. — Только везде получишь от ворот поворот.

— Уже получила. Ладно, пока воздержусь.

Ее слову можно было верить, кошмары прекратились. Но никто не знал — мир это или короткое перемирие перед страшной войной.

Они ехали на другой конец города, в старый роддом. Таня очень нервничала, а Зоя столько успокоительных таблеток проглотила, что в трансе пребывала.

Долго сидели у кабинета главного врача. Им сказали: «Ждите. Трудные роды. Не скоро освободится». Деток на кормление везли по коридору, Зое и Тане белые халаты дали и марлевые повязки на лицо. Таня шею вытянула, жадно рассматривала тележку, где младенцы лежат, туго спеленатые, пищат трогательно.

— Ты меня такой взяла?

Зоя молча кивнула.

Наконец пришла главный врач Наталья Сергеевна. Росту гренадерского, руки как у коновала, голос зычный и врач от Бога. Прошли в кабинет, сели.

— Слушаю вас! — продудела Наталья Сергеевна.

— Четырнадцать лет назад в вашем роддоме я родила девочку. А потом… вернее, раньше… в общем, Таня тоже здесь родилась. Таня наша старшая дочь. Она хочет знать, кто ее настоящие родители.

Как Зое эти слова дались — не передать. Если бы не таблетки, в жизни бы не выговорила.

— Глупости! — заявила Наталья Сергеевна. — Таких справок мы не даем, да и никто не имеет права их давать!

— Ну пожалуйста! — вскочила на ноги Таня и руки заломила. — Я вас очень прошу! Мне очень важно!

— Мы вместе просим, — пробормотала Зоя.

— А ну-ка, сядь! — гаркнула врач на девочку.

Таня испуганно плюхнулась на стул. Наталья Сергеевна помолчала. Потом заговорила:

— Вас, мамочка, я, естественно, не помню.

В роддоме всех рожениц мамочками называют.

— У нас каждый месяц демографический взрыв, — продолжала врач, — по десятку младенцев в день принимаем. А тебя, — она ткнула пальцем в Таню, — тебя, кажется, припоминаю. Экая дылда вымахала! С меня ростом вырастешь, жениха трудно будет найти.

— Вы мне поможете? — Таня уже открыто всхлипывала.

— Рот без моего разрешения не открывать! — приказала Наталья Сергеевна. — И сопли-слюни не пускать! На должностное преступление толкают, а еще мокроту мне здесь разводят. Надо уточнить, — пробормотала она задумчиво, сняла трубку телефона и набрала номер. — Митрофановна? Принеси мне из архива книгу учета рожениц за восемьдесят девятый год… Какой месяц?