— В Библии нет никакого приглушенного молотка.

— Наверное, я путаю с приглушенным веслом.

— Возможно. И мы никого не хотим убивать. Поэтому ты и пошла со мной.

— Знаю. Но совершить преступление нам легко — и мне, и тебе, Ники. Этим мы отличаемся от остальных. Потом я подумала, что все равно смогу быть полезной тебе даже с погубленной душой.

— Ты чокнутая, малышка, — покачал головой Ник. — Послушай, чай помешает тебе заснуть?

— Не знаю. Никогда не пила его на ночь. Только мятный чай.

— Я дам тебе слабенький и добавлю концентрированного молока.

— В этом нет необходимости, Ники, если молока у нас мало.

— С молоком будет вкуснее.

Они уже ели. Ник отрезал каждому по два куска ржаного хлеба и вымочил по одному для каждого в растопленном свином жиру, оставшемся на сковороде. Они съели пропитанный жиром хлеб и форель, с корочкой снаружи и мягкую и нежную внутри. Потом они бросили рыбьи кости в огонь и съели по второму куску хлеба, положив на него бекон. Малышка выпила жиденький чай с концентрированным молоком, и Ник заткнул палочками две дырки, которые пробил в крышке банки.

— Ты наелась?

— Более чем. Форель — пальчики оближешь, и бекон тоже. Нам повезло, что у них был ржаной хлеб, правда?

— Съешь яблоко, — предложил Ник. — Может, завтра мы поедим чего-нибудь получше. Может, мне следовало предложить еще что-нибудь, малышка?

— Нет, я наелась.

— Ты точно не голодна?

— Нет. Больше ничего съесть не смогу. Если хочешь, у меня есть шоколад.

— Где ты его взяла?

— Из своего загашника.

— Откуда?

— Из загашника. Где я запасаю все.

— Понятно.

— Он свежий. Твердый, с кухни. Мы можем начать с него, а другой кусок оставить для какого-то особого случая. Послушай, мой загашник на тесемках, как кисет для табака. Мы можем использовать его для самородков и всего такого. Как думаешь, Ники, отсюда мы пойдем на запад?

— Я еще не решил.

— Мне бы хотелось заполнить мой загашник самородками. По цене шестнадцать долларов за унцию.

Ник почистил сковороду и положил заплечный мешок в изголовье шалаша. Одним одеялом накрыл подстилку из молодых побегов, второе положил сверху и подоткнул под бок малышки. Почистил ведро на две кварты, в котором приготовил чай, и наполнил его чистой водой из родника. Когда вернулся с полным ведром воды, его сестра уже спала, соорудив себе подушку из мокасин, завернутых в синие джинсы. Он поцеловал ее, она не проснулась. Он надел старую куртку и покопался в заплечном мешке, пока не нащупал пинтовую бутылку виски.

Открыл и понюхал, пахнул виски очень хорошо. Ник налил полчашки воды из ведерка, которое наполнил родниковой водой, и добавил немного виски. Потом сидел и пил медленно, маленькими глоточками, всякий раз задерживая напиток под языком, прежде чем проглотить.

Он наблюдал, как маленькие угольки костра становятся ярче от дуновения ветерка, и смаковал виски с холодной водой, и смотрел на угольки, и думал. Допив содержимое чашки, налил в нее немного чистой воды, выпил ее и улегся. Винтовку положил под левую руку, подушку тоже сделал из мокасин и штанов, накрылся одеялом, помолился и заснул.

Ночью замерз, проснулся и накрыл сестру курткой, пододвинулся поближе к ней, подоткнул под себя одеяло, нашарил винтовку, подтянул к себе. Холодный, чистый воздух пахнул хвоей и сосновой смолой. Он и не представлял себе, до какой степени устал, пока его не разбудил ночной холод. Теперь он вновь расслабился, ощущая тепло, идущее от тела его сестры, и подумал: «Я должен заботиться о ней, стараться, чтобы у нее всегда было хорошее настроение, а потом привести домой целой и невредимой». Прислушался к ее ровному дыханию и тишине ночи, а потом снова уснул.

Проснулся он, когда утренний свет уже позволял разглядеть далекие холмы за болотом. Полежал, потянулся, чтобы размять затекшее тело. Сел, надел брюки цвета хаки и мокасины. Посмотрел на спящую сестру, укрытую до подбородка теплой курткой, на ее высокие скулы, загорелую веснушчатую кожу, обрезанные волосы, показывающие прекрасную линию головы и подчеркивающие прямой нос и прижатые уши. Ему хотелось нарисовать ее, и он всматривался в длинные ресницы, лежащие на щеках.

«Она выглядит диким маленьким зверьком, — подумал Ник, — и спит, как такой зверек. А какими словами можно описать ее голову? Наверное, это голова человека, волосы которого обкорнали топором на деревянной плахе. Вот голова и кажется вырубленной из камня».

Он очень любил сестру, и она сильно любила его. «Но, — подумал он, — со временем все придет в норму. Я, во всяком случае, на это надеюсь».

«Незачем кого-то будить, — подумал он. — Она просто смертельно устала, если учесть, как устал я. Если здесь мы в безопасности, то нам следует здесь и оставаться. Никому не показываться на глаза, пока не уляжется суета и не уедет этот человек из центрального управления. Но мне надо получше ее кормить. Жаль, конечно, что я не сумел как следует подготовиться к этому походу.

Конечно, у нас много чего есть. Мешок я еле дотащил. Но что нам сегодня нужно, так это ягоды. И еще хорошо бы подстрелить куропатку, а то и пару. И наверняка мы найдем съедобные грибы. Нам надо экономить бекон, но, думаю, мы сумеем растянуть его на достаточно долгое время. Может, вчера вечером я ее плохо накормил. Она привыкла пить много молока, есть сладости. Нет, нечего об этом волноваться. Есть мы будем сытно. Это хорошо, что она любит форель. Рыбы тут много. Незачем переживать. Она будет есть много. Но, Ник, мальчик мой, вчера ты бы мог впихнуть в нее сколько угодно. Лучше дать ей поспать, чем будить. У тебя еще полно дел».

Он начал очень осторожно вынимать из мешка нужные ему вещи, и его сестра улыбнулась во сне. Коричневая кожа на скулах натягивалась, когда она улыбалась, и становилась чуть розоватой. Она не проснулась, и он подготовил все для завтрака и разжег костер. Щепок хватало, так что костер он разжег очень маленький и вскипятил чай до того, как начал готовить завтрак. Выпил чашку, съел три сухих абрикоса и попытался почитать «Лорну Дун». Но книгу эту он уже читал, так что она утратила прежнюю магию, и он знал, что взяли они ее с собой напрасно.

Вчера во второй половине дня, после того как они разбили лагерь, он замочил несколько черносливин и теперь поставил на огонь, чтобы они немного поварились. Из мешка он достал готовую гречневую блинную муку и положил рядом с эмалированной кастрюлькой и жестяной чашкой, в которой мука смешивалась с водой для получения жидкого теста. Они взяли с собой жестянку с растительным жиром, и он отрезал кусок от пустого мешочка для муки, обмотал тканью конец обструганной палочки и закрепил ее шелковой нитью. Малышка прихватила с собой четыре пустых мешочка, и он ею гордился.

Ник замесил тесто, поставил сковороду на огонь, смазал растительным жиром, распределив его по всей сковороде обмотанной тканью палочкой. Подождал, пока сковорода потемнеет, а после того как она начала плеваться жиром, смазал ее вновь, вылил тесто и наблюдал, как оно пузырится, а потом начинает твердеть по краю. Наблюдал, как оно поднимается, как формируется корочка и меняется цвет. Чистой щепкой отделил лепешку от сковородки, подбросил и поймал. Теперь уже коричневой, поджаренной стороной кверху. Другая сторона шкворчала, поджариваясь. Ник чувствовал вес лепешки, видел, как она поднимается.