Знаменосцы подняли флаги — они теперь гордо реяли на высоких шестах. Гиам сжал в предвкушении левый кулак. Пусть монголы попробуют преодолеть препятствие пешим ходом — увидят, что он приготовил!

За лошадьми и воинами, кричащими от боли, беспорядочно заметались всадники из основных сил врага — гибель соплеменников ошеломила их и испугала. Не обученные тактике кочевники способны только на стремительное нападение, а сейчас их атака сорвалась. Неожиданно сотни воинов повернули и поскакали назад, сквозь собственное войско. Их примеру последовали другие. Гиам смотрел, как командиры выкрикивают разрозненные приказы, бьют мечами плашмя спасающихся бегством людей. Жители Иньчуаня громко ликовали за его спиной.

Генерал резко обернулся. Воины первой шеренги шагнули вперед, словно псы, нетерпеливо рвущиеся с поводка. Гиаму стало ясно, что в них пробудилась жажда крови, которую необходимо сдержать.

— Стоять! — прогремел он. — Командиры, остановите людей! Приказываю всем стоять на месте!

Остановить их было невозможно. Еще один шаг вперед — и не сдерживаемые ничем алые шеренги с победным воплем бросились на врага, сверкая новыми доспехами. Воздух наполнился клубами пыли. Только императорская гвардия послушно стояла на месте, зато коннице на флангах пришлось ринуться вперед вместе с остальными воинами, иначе те бы оказались без прикрытия. В отчаянии генерал снова и снова выкрикивал приказы. Командиры сновали туда-сюда, безуспешно пытаясь удержать армию. Почти два месяца воины смотрели, как враг кружит в тени городских стен. Наконец-то настал час расплаты! С громкими угрозами тангуты добежали до разбросанных шипов. Для людей железки не представляли особой опасности, и воины легко преодолели препятствие. Они убивали еще живых врагов и раз за разом вонзали клинки в мертвых, оставляя за собой растерзанные, окровавленные тела.

Гиам на коне метался перед войском, тщась преградить ему путь. В ярости он приказал трубить сигнал к отступлению, но люди ничего не видели и не слышали. Они осознавали только одно: государь смотрит на них, а враг бежит. Ничто не заставило бы их отступить.

Внезапно командующий увидел резкую перемену в рядах противника. Беспорядочное бегство прекратилось, монголы повернули назад и выстроились в безупречном порядке, повинуясь приказам командиров. Алое войско Си Ся шагов на пятьсот отдалилось от ловушек и ям, которые тангуты выкопали под покровом ночи, и продолжало бежать вперед, чтобы обагрить мечи кровью врагов и прогнать их прочь. Неожиданно для себя оно оказалось в чистом поле лицом к лицу с прекрасно обученной конницей. Чингис отдал один-единственный приказ, и всадники пустили коней рысью. Из кожаных чехлов, притороченных к седлам, монголы выхватили луки, а из колчанов, висевших за спиной или на боку, — длинные стрелы. Воины правили лошадьми при помощи коленей, стрелы держали наконечниками вниз. Еще одна громкая команда — и монголы перешли на легкий галоп, а потом пустились в карьер, подняв луки для первого залпа.

По захваченному врасплох алому войску прокатилась паника. Люди сбились в кучу. Те, кто бежал сзади, еще ликовали в неведении, когда монголы повернули назад. Гиам сорвал голос, отдавая команды разойтись и увеличить расстояние между рядами, однако послушалась приказа только императорская гвардия. При виде лавины всадников тангуты, ошеломленные и испуганные, жались друг к другу еще плотнее.

Залп из двадцати тысяч свистящих стрел поверг армию в трепет — воины в алых доспехах пали на колени. Противопоставить им было нечего. Арбалетчики стреляли наугад, сбитые с толку суетливой толкотней товарищей. За шестьдесят ударов сердца монголы успевали зарядить лук и спустить тетиву десять раз. Их меткость поражала. Алые доспехи защитили некоторых тангутов — выжившие пытались подняться, но под градом стрел падали и оставались лежать на земле. Монголы стремительно приближались. Гиам пришпорил коня и поскакал прямо через шеренги окровавленных воинов к императорским пикинерам, надеясь их удержать. Каким-то чудом его даже не ранило.

Гвардейцы на вид ничем не отличались от обыкновенных воинов в красных доспехах, которые в страхе бежали от монгольских всадников. Гвардейцы не отступали, и Гиам отдал приказ поднять пики. Речь его прокатилась по рядам. Кочевники слишком поздно заметили, что эти воины не бросились наутек, как остальные. Острия поднятых под углом пик могли расщепить человека надвое — дюжина монголов, пытавшихся прорваться сквозь строй, погибли на месте. У генерала мелькнула надежда: вдруг его люди еще смогут переломить ход сражения?

Конная гвардия поскакала вперед — защитить фланги от быстрых и маневренных врагов. Монголы уничтожили почти всю армию Си Ся, у Гиама осталось всего две тысячи гвардейцев и несколько сотен уцелевших воинов. Казалось, монголам нравится убивать тангутских конников. Едва гвардейцы пытались начать атаку, небольшие группки кочевников галопом неслись вперед, поражая противника меткими выстрелами из луков. Самые храбрые достали мечи и, словно шершни, кружили вокруг гвардейцев, то налетая на них, то чуть отступая. Всадники-тангуты не сдавались, повинуясь приказам, но их учили сражаться с пешими войсками в открытом поле, и они не умели отбивать непрерывные атаки со всех сторон.

Какое-то время пикинеры держались, пропарывая животы вражеским лошадям. Но когда конницу сокрушили и разметали, те, кто сражался на земле, оказались без прикрытия. Воины с тяжелыми пиками не успевали повернуться к врагу лицом. Гиам без толку выкрикивал приказы. Монголы окружили его людей, непрерывно стреляли из луков. Стрелы по-прежнему щадили генерала. Воины гибли либо сраженные десятками стрел, либо рассеченные надвое на полном скаку. Пики были сломаны и растоптаны в щепы. Немногие уцелевшие воины побежали к городским стенам, под защиту лучников. Монголы настигали их, сбивали с ног, топтали лошадьми.

Ворота были закрыты. Гиам оглянулся на город и почувствовал обжигающий стыд. Наверное, государь с ужасом смотрит на битву. Армия наголову разбита, уничтожена. Только несколько израненных воинов добрались до стен. Гиам с трудом удержался в седле — он как никогда остро ощущал взгляд правителя. С горечью в сердце он поднял меч, легким галопом поскакал навстречу монголам, и те заметили генерала.

Гиам приближался, и стрела за стрелой ломались о его красные доспехи. Из вражеских рядов выехал молодой монгол с мечом наголо и поскакал навстречу. Гиам с криком бросился на него. Воин увернулся и нанес тангуту глубокую рану под правой рукой. Гиам покачнулся в седле, его конь перешел на шаг. Генерал слышал, как вражеский воин повернул назад, но правая рука старого военачальника висела на сухожилиях, он не мог поднять меч. Кровь струилась по ногам Гиама, он посмотрел на небо и не почувствовал удара, который лишил его головы, прекратив позор.

Торжествующий Чингис ехал верхом меж груд мертвецов. Их алые доспехи походили на блестящие панцири жуков. В правой руке Чингис держал длинный шест с насаженной головой тангутского генерала; белую бороду трепал ветер. Кровь стекала на руку хана, застывала, склеивая пальцы. Кое-кому из вражеских воинов удалось спастись, перебежав полосу с разбросанными шипами, куда не могли въехать его всадники. Чингис все равно послал за ними погоню, велев осторожно перевести лошадей через опасное место. Это оказалось делом небыстрым, и примерно тысяча тангутов добралась до города, под защиту лучников. Увидев измученных людей в тени городских стен Иньчуаня, Чингис рассмеялся. Ворота не открыли, и несчастным оставалось только в ужасе глядеть на монголов, которые с веселым смехом и выкриками гарцевали среди убитых.