— Жаркое готово! — возвестил Гарсиа.

Однако португалец, несмотря на голод, все-таки с трудом заставил себя проглотить первые куски этого странного жаркого, вид которого слишком напоминал вид жареного ребенка. Испанец же, привыкший к такого рода пище и, вероятно, уже немало истребивший ее на своем веку, принялся за еду с аппетитом каймана, приглашая обоих португальцев последовать своему примеру. Впрочем, голод скоро победил колебания последних, и они отдали честь жаркому, которое действительно оказалось превосходным. Они с удовольствием запили его пальмовым соком, предложенным им Диасом, вкусом напоминавшим сидр, и затем развалились под деревом, положив около себя ружья.

— Можем мы отдохнуть часика два без особенного риска? — спросил Альваро испанца.

— Аймары редко пускаются в путь, когда солнце так сильно печет, — отвечал Диас. — К тому же я принял меры предосторожности, чтобы они не могли найти моих следов.

— Значит, они вас преследовали?

— Да, четыре дня тому назад.

— Так вы пришли сюда издалека?

— Деревня, приютившая меня, находится в семи днях пути отсюда, среди леса.

— Вы туда вернетесь?

— Непременно. Я только жду, чтобы аймары ушли подальше на юг. Надеюсь, что и вы пойдете со мной. Тупинамба примут вас хорошо, если вы явитесь со мной, так как я — пиайе, то есть колдун, их племени. Что же вы будете делать одни в этом огромном лесу? Рано или поздно вы очутитесь на вертеле и вас съедят тама или тупи, такие же людоеды, как и аймары.

— А тупинамба не едят себе подобных?

— Едят — так же, как и другие, но… со мной вам нечего бояться!

— Теперь расскажите нам вашу историю, сеньор Диас, вы сильно возбудили мое любопытство, — обратился к нему Альваро.

— К вашим услугам, сеньор Виана.

— Тридцать летуже прошло, — начал свой рассказ Диас, — с тех пор, как кастильское правительство отправило флотилию под командой Веспуччи, Пинсона и Солиса с приказанием основать город вдоль берегов Бразилии. Но уже с первых дней между командирами возникли раздоры по вопросу о том, кто станет во главе это предприятия.

Америго Веспуччи, уже бывавший в Бразилии и принимавший важное участие в открытии американского материка, конечно, имел больше прав, нежели другие, стать во главе экспедиции, но при дворе в Лиссабоне к нему относились с некоторым недоверием, и это ему повредило. Однако путешествие все-таки прошло довольно спокойно, и через три месяца флотилия благополучно достигла залива[5]. Сделав запас воды и завязав меновые сношения с индейцами, которые не проявляли такой свирепости, как во времена Кабрала, флотилия направилась к югу и исследовала довольно длинную полосу берега, водружая в разных местах кресты в знак кастильского владычества. Наконец она дошла до устья громадной реки, которое мы все приняли вначале за морской рукав.

Это был Ла Плата, и когда мы пришли туда, то между командирами снова возникли раздоры. Веспуччи и Пинсон отказались сопровождать моего капитана и покинули его, отправившись на поиски других открытий. Но какая участь постигла их, я не знаю, так как с той поры я уже не видал ни одного белого человека, который бы высадился здесь

— Могу вас успокоить на их счет, — сказал Альваро, — они благополучно вернулись в Испанию.

— Солис, — продолжал свой рассказ Диас, — не захотел вернуться назад, не сделав никакого великого открытия. Он мечтал покрыть себя славой и поэтому, не задумываясь, отправился в лодке вверх по течению огромной реки, устье которой мы видели. Я принимал участие в его экспедиции, так как пользовался репутацией хорошего лоцмана и отличного стрелка.

Несколько дней мы плыли по реке, сопровождаемые по берегу, около которого проходила наша лодка, целой ватагой индейцев, приглашавших нас высадиться. Все они были вооружены стрелами и дротиками. Солис, в котором соединялись огромное мужество и некоторая осторожность, не последовал их приглашениям, и было бы, конечно, гораздо лучше, если бы его нога вообще никогда не касалась этой земли.

Индейцы, приглашавшие его, принадлежали к племени харруа. Это были самые смелые и самые свирепые из дикарей, только и ждавшие, когда мы высадимся на берег, чтобы напасть на нас, убить и потом сожрать.

Мы исследовали уже довольно значительную полосу берега, когда у Солиса вдруг явилась несчастная идея углубиться в страну. Индейцы исчезли, и он думал, что опасность уже миновала. Он высадился на берег у опушки большого леса и оставил меня и еще шесть человек стеречь лодку. Но у меня возникли подозрения и я крикнул:

— Сеньор Солис, берегитесь засады!

Он только сделал мне прощальный жест рукой и исчез в лесной чаще вместе со своим крошечным отрядом.

Мы, однако, испытывали сильную тревогу. Внезапное исчезновение дикарей казалось мне неестественным, и я подозревал за этим коварный умысел. Беспокойство мое настолько усилилось, что я совсем не мог оставаться на месте. Но остановить Солиса и заставить его отказаться от его намерений было невозможно. Этот человек, превосходно владевший оружием, не знал страха и только посмеялся бы над моей подозрительностью.

Незадолго до заката солнца мы вдруг услышали несколько выстрелов, сопровождавшихся таким ужасающим ревом, что он до сих пор еще раздается в моих ушах. Никакой рев хищных зверей не может сравниться с воинственными криками южноамериканских дикарей!

Конечно, мы тотчас же все повскакали со своих мест и я сказал своим товарищам:

— На нашего капитана напали. Пойдем к нему на помощь!

Они смотрели, не отвечая, как будто страх лишил их способности говорить. Я понял, что мне не удастся заставить их внять моим словам. Да и что мы могли сделать, когда мы даже не знали, в какую сторону направляться? В течение нескольких минут мы слышали повторные выстрелы и крики индейцев, потом наступило полное молчание. Вероятно, все уже было кончено! Солис и его спутники, должно быть, попали в засаду, устроенную индейцами, и были умерщвлены.

Мои товарищи умоляли меня поднять якорь и как можно скорее вернуться на корабль, который ждал нас в устье реки. Но я решительно отказался покинуть нашу стоянку раньше рассвета следующего дня. В душе у меня все-таки таилась надежда, что кто-нибудь да избежал резни и мог прибежать на берег, зная, что мы тут дожидается.

Когда ночь спустилась на землю, мы увидели огромные костры, горевшие в лесу.

Я не мог оставаться спокойным. Желание во что бы то ни стало узнать, какая участь постигла моего капитана, заставило меня выйти на берег, и так как никто из моих товарищей не захотел сопровождать меня, то я ушел один, взяв с собой ружье и шпагу.

Костры, ярко горевшие на склоне лесистого холма, служили мне маяком. Я осторожно продвигался вперед, скрываясь между деревьями, и сердце мое временами судорожно замирало при мысли, что каждое мгновение меня может пронзить стрела или же какой-нибудь индеец, подстерегающий меня, может размозжить мне голову ударом своей страшной дубины.