– И почему?

– Да потому, что слава о тебе, как о храбром и необычайно везучем воителе, по всей Руси идёт. Юрий – человек весьма осторожный, об уважении к себе заботится, потому что всей Русью владеть мечтает. А тебя опасается: вдруг не выйдет сразу Добриш взять. Ты же и на Калке выжил, и Святополка казнил, и самого Субэдэя победил. Не одолеет сразу – другие князья за тебя вступятся. Недовольных да обиженных среди вашего брата всегда хватает. Потому и действует Юрий исподтишка, через тайных клевретов. Если ты сам явишься сдаваться, то лучше подарка ему не сделаешь. Оставишь Добриш без князя, Анастасию Тимофеевну без супруга, ребятишек своих без отца.

Дмитрий мрачно посмотрел на старика. Спросил:

– И как мне поступить?

– Ты князь, ты и думай. За многих в ответе, не только за себя. Чай, не мальчишка – на коне скакать да сабелькой помахивать. Муж уже, зрелый и мудрый.

– Не всегда мудрость приходит с возрастом – иногда возраст приходит один, – пробормотал Дмитрий.

– Что? – не расслышал Хозяин.

– Ничего. Спасибо тебе. И прости за твоих сарашат. Моя вина.

– Ты, князь, не винись. Ты лучше сделай так, чтобы их убийца наказан был за своё злодеяние.

– Убийцу ещё найти надо.

– Нет, – покачал головой старик, – ты его нашёл уже, по глазам вижу. Имя его знаешь.

Дмитрий помолчал. Кивнул:

– Знаю. Федька Кольцо, больше некому. Ответит жизнью своей поганой.

Поднялся. Пошагал на голоса дружинников.

Тихоня испуганно журчала под берегом, будто никак не могла забыть пережитого три дня назад ужаса.

Август 1229 г., Кыпчакская степь

– Поначалу совсем туго было. Премудрость эта иудейская, язык трудный, книги. Глаза ломало, а уж свечей сколько сжёг! Измучился, пока гиюр принял. Да куда деваться? Юде обещал, что в еврейство перейду, женюсь на Хасе по всем правилам. А обещание, данное умирающему, сам понимаешь – крепче булата. Хочешь не хочешь – исполняй. А хозяйство? Непростое это дело, оказывается. То рыбаки цены задерут, то жук ячмень попортит, то венецианцы с генуэзцами подерутся, таверну разгромят. Ну, с этими я живо справился: разок не вытерпел, достал из сундука, из-под Хасиного приданого, сабельку да оттянулся всласть. Намахался – как в прежние времена. С тех пор запомнили: у меня не забалуешь. Разбойники зауважали. Добычу подвозили, отдавали задарма. Вот они меня и… Эх. Как-то раз чувствую – всё. Кончился боец Хорь, а иудей Хаим так и не начался.

Бывший бродник вздохнул. Перекинул ногу через седло, сел боком, чтобы видеть лицо побратима.

– И что случилось потом, мон ами? – поинтересовался тамплиер.

– Да соблазнили меня «синие платки», пираты наши. Как-то ночью сбежал. С Хасей даже не попрощался. Как вор, понимаешь, тихонько, через собственный забор.

Хаим-Хорь неловко улыбнулся. Замолчал.

– Не томи, брат. Что же было дальше?

– Дальше… Да загулял я с разбойничками. До Трапезунда дошли, пожгли там деревеньки в округе. С черкесами задрались, потом помирились. А уж торговцев этих переловили да пограбили без счёта. Всё, как в угаре: пьянки да девки. А потом нарвались мы на засаду, подловили нас дромоны императора Комнина. Знаешь, что такое «греческий огонь»?

– Наслышан.

– Не знаешь ты ни хрена, франк, – Хоря передёрнуло, – страшное дело. Галера пылает, товарищи твои горят. Заживо! Орут. Гребцы-рабы рвутся, пытаются цепи оторвать. До сих пор крики эти в моих ушах. И запах. Вонь горелого мяса. Кто за борт вывалится – всё. Потому что море тоже горит.

Хорь помолчал, вспоминая.

– Словом, от нашей флотилии осталось два корабля. Ушли мы. Что от ребят обгоревших осталось – в мешки собрали да за борт. А меня решили капитаном избрать – мол, хоть в морском деле не смыслю ни черта, зато лихой да везучий – ни царапины, ни ожога. Я возгордился, конечно. А ночью понял, почему везучий. Знаешь, волны в борт плещут, звёзды огромные в них отражаются. Будто не по воде – по небу плывём. Я вроде задремал и увидел: Хася за меня молится. Каждую ночь. Не проклинает дурака – у смерти отсрочки просит, чтобы не забирала. Я, конечно, до рассвета не уснул. Утром сказал: спасибо, господа разбойники, за честь и доверие, но надо мне возвращаться. Знаешь, что удивительно: по башке не надавали, не обиделись. Видимо, у меня всё на роже было написано. Поняли. Подкинули до Кафы, где я коня купил – и всю ночь скакал. Загнал жеребца, жалко. В дом ввалился – а там Хасенька меня встречает: первенца баюкает, а живот уже на нос лезет, скоро второго рожать. Четыре года с той ночи прошло, а ведь ни разу не вспомнила, не попрекнула. Вот в Солдайе на каждом углу судачат, какой Хаим зажиточный, монеты мешками в подполе хранит. А моё богатство – она, жёнушка моя. Пять пудов чистого золота.

– И как же ты решился ехать со мной, брат Хаим?

– Ну, четыре года беспорочных. Пора уж и отвлечься на пару месяцев. Хася сказала: мол, за таким солидным господином отпустит меня со спокойным сердцем. Пока, мол, благородный Анри с вами, то я за вас, шлемазлов, не волнуюсь. Даже если вы там вместе с Димкой задумаете что-нибудь учудить – тамплиер вам спуску не даст, схватит за штаны в нужный момент. Вот такая у меня жёнушка! Чужому крестоносцу верит больше, чем родимому супругу. Говорю же – не Хася, а яхонт драгоценный.

Хорь рассмеялся.

– Слышь, Анрюха. Бросай ты своё лыцарство, обеты эти дурацкие, да айда на волю. Деваху тебе подберём послаще. У Хаси есть сестрёнка младшая – резвая да глазастая, что твоя кефаль. Обрезание тебе соорудим. Я протекцию у нашего рабби обеспечу: сделает в лучшем виде, с фестончиками. Он крестоносцев лю-ю-юбит, ха-ха-ха.

Де ля Тур смотрел, как Хорь веселится, едва не падая с коня. Поджав губы, заметил:

– Лишь то, что вы являетесь моим кровным побратимом и многодетным отцом семейства, спасает вас от вызова на поединок. Предложить мне, командору ордена рыцарей Христа, обратиться в иудейскую веру – это верх невежества и оскорбление не только меня, но и всего моего рода, известного своим благородством и верностью римской церкви со времён Пипина Короткого!

Хорь вывалился из седла, рухнул в дорожную пыль. Едва смог сказать между приступами хохота:

– Пипин… мы тебе… укорачивать не будем, так и быть.

Анри не выдержал – тоже засмеялся:

– Не могу я на тебя долго злиться, брат. Соскучился.

– А уж я как! Шесть лет – это долго, Анрюха. Давай-ка прибавим ходу, а то отстали.

Перешли с шага на широкую рысь. Впереди показался хвост маленького каравана: три вьючные лошади да спутники Анри, двое тамплиеров. Когда поднялись на холм, командор велел остановиться. Достал из седельной сумы карту, сверился с местностью. Что-то бормоча под нос, начал оглядываться.

Хорь, любуясь видом, сказал:

– По степи ещё скучал все эти годы. Простор, ветер, ковыль тебе кланяется – красота. В море тоже хорошо, оно на степь похоже. И чего мы водой не пошли, а? Как в прошлый раз, Сурожским морем да вверх по Дону. Быстрее бы добрались и безопаснее, чем через дикие земли половецкие. Может, объяснишь всё-таки?