— Маленький, но изысканный гарем?

— Вот-вот.

— Женщины ненавидели друг друга?

— Естественно. Юрикова привыкла добиваться своего везде и во всем, она была знаменитостью — о пей писали на Западе еще тогда, когда она сидела в лагере. Мне кажется, она считала, что имеет все права на Каменева — ведь это она его сделала.

— Как это понимать — «сделала»?

— Она ввела его в круг ленинградских художников, она выставляла его работы на Западе, когда он еще прокисал в своем Кривом Роге. Уезжая на Запад, она оставила им свою кооперативную квартиру в Ленинграде. Ну и, между нами говоря, она уже в таком возрасте, когда женщине пора определиться — годы-то уходят!

— Вы с нею, кажется, ровесницы?

— Потому-то мне и были ясны ее намерения.

— А Каменев не заговаривал со своей женой о разводе?

— Если бы он хотел с ней развестись, он бы сделал это до эмиграции. Нет, он хотел, чтобы они обе оставались при нем. А Наталья его любила безумно и была на все согласна. Вы только представьте себе ее положение: Костенька — ее свет в окошке, она к нему приросла, а любимый муж вдруг привозит ее туда, где царствует ее соперница. Впору удавиться. Кстати, а как именно она покончила с собой?

— Это следственная тайна. А почему вы вдруг решили, что она покончила с собой?

— А разве нет?

— У полиции пока нет достаточных оснований для такого утверждения.

— Ах, немецкая полиция! Впрочем, немки действительно редко кончают с собой из-за любви: гораздо чаще они делают это из-за потери состояния или высокого служебного положения. Но мы-то с вами русские женщины и понимаем — что же тут еще может быть, кроме самоубийства?

— Может быть много всякого другого, — уклончиво ответила Апраксина. — Что вам еще известно о жизни Каменевых в СССР?

— Кое-что я знаю со слов Натальи. Она, между прочим, по образованию филолог, была учителем русского языка и литературы в школе, писала стихи и даже печаталась. Но ради Каменева она бросила работу педагога и пошла работать в ресторан официанткой.

— Зачем?

— Там больше платили. Каменев же смолоду подавал надежды и ходил в непризнанных гениях, а ремесло художника требует денег.

— Разве его картины не продавались?

— В Советском Союзе — нет. Это теперь они продаются стараниями Юриковой. Ведь Каменев, между нами, не такой уж великий талант, здесь его работы выглядят вполне провинциально: этакий Дали из Кривого Рога! Но у Юриковой бездна знакомых галеристов, нашлись покупатели и на его работы.

— Вы не любите Каменева?

— Терпеть не могу. Знаете, я всегда жалела Наталью и считала, что она достойна лучшей участи. По такие вот однолюбки почти всегда становятся жертвами своих мужей. Юрикова — та молодец. Она хоть и понимала, что Каменев ее использует и бросать свою жену не собирается, но жертвой она никогда не выглядела. Сильная женщина!

— Так вы считаете, что Анна Юрикова сильная личность?

— Безусловно. Иначе она не достигла бы в одиночку таких успехов. Она живет в жалкой мансарде, носит платья собственного пошива, но она очень, очень богата.

— В самом деле?

— Если бы она сейчас продала картины только умерших художников, она бы заработала состояние. У нее есть работы сожженного кагэбэшниками Евгения Рухина и картины погибшего от наркотиков Александра Исачева. Мой жених по моему настоянию хотел купить у нее небольшую работку Исачева и предлагал за нее десять тысяч, но она ему отказала.

— Почему же?

— Она заявила, что ей предлагали и больше, но она не собирается распродавать свое собрание его картин, а ждет, когда можно будет вернуть их на родину и поместить в крупном музее.

— Благородные намерения.

— Ах, бросьте! Никто в это не верит. Просто она ждет, когда его картины поднимутся в цене.

— Большая у нее коллекция?

— Говорят, огромная, несколько сотен картин.

— А как же ей удалось вывезти на Запад столько картин?

— Вот-вот, вы задали правильный вопрос! Вы представляете, какую ей пришлось бы заплатить пошлину, если бы она вывозила их законным путем?

— Нет. Мне не приходилось вывозить картины из России через таможню. Так как же Юрикова сумела вывезти свою коллекцию?

— Одни говорят, что ей помогли иностранные дипломаты, а другие утверждают, что здесь не обошлось без КГБ.

— Да, все это очень любопытно. А теперь давайте мы с вами вернемся к событиям пятнадцатого апреля. Вы ведь сами дали свою машину Наталье Каменевой, не правда ли?

— В общем, можно сказать, сама. Она забежала к нам в бюро и спросила, не могу ли я дать ей машину на время: у нее скверно на душе и она хочет съездить за город развеяться на природе.

Водить машину она научилась еще в Союзе, водила всегда очень аккуратно, и я со спокойной душой давала ей иногда свою «ауди». Машина у меня старенькая, я все равно собираюсь покупать новую, а вечерами мы ездим с моим женихом на его «крайслере». Словом, я не дрожала над своей машиной и даже собиралась после свадьбы подарить ее Наталье. Автомобиль ей был нужен для укрепления семьи: Каменев машину водить не им учился, и она возила его по делам на моей «ауди» — иначе это делала бы Юрикова, машина-то у нее есть.

— Вы не помните, в котором часу она пришла и бюро?

— Часа в три-четыре, обычно я в это время прихожу в бюро.

— А потом ваш жених заезжает за вами после своей службы. Он видит, как вы усердно трудитесь за машинкой, в поте лица зарабатывая скромный золушкин хлеб, и спешит вас увезти куда-нибудь отдохнуть и поужинать.

Ада засмеялась.

— А вы догадливы, Елизавета Николаевна! Не хотела бы я проходить у вас по делу в качестве подозреваемой!

— А кто вам сказал, Ада, что у меня нет подозрений на ваш счет?

— Ах, бросьте! Я не в настроении шутить.

— Что ж, — сказала Апраксина, поднимаясь и укладывая в сумку магнитофон, — если вам больше нечего добавить к сказанному, я откланиваюсь. Вот вам моя визитная карточка, а вот — инспектора Миллера. Вы с ним уже знакомы, но вы еще не знаете, что именно он ведет дело о смерти Натальи Каменевой. Если вы вспомните или узнаете что-то интересное для нас, звоните.

Ада вертела в руках визитки и что-то соображала.

— Так, значит, меня вызывали к инспектору Миллеру вовсе не из-за угона машины?

— Конечно, нет. Такие дела решаются в автоинспекции, если нет признаков уголовщины. Просто нам с инспектором Миллером хотелось с вами познакомиться еще до того, как мы начнем общаться на официальном уровне.

— Вам с инспектором Миллером? Так та дура за компьютером с чудовищной сумкой в виде пантеры были вы?!