— Группа "Гормональный препарат", — по-прежнему морщась, ответил Йерикка. Олег чесал нос — слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? Мда, от такого успел отвыкнуть… А Йерикка, потирая щеки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:

— Слушать это так же опасно, как колоть дурь, — и добавил: — Вир врикан анс мар хлаутс — стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс…

Лица горцев стали ожесточёнными — настолько ожесточенными, что Олег не сразу, решился спросить:

— А что это, Эрик?

— Один из постулатов обращения со славянами, — нехотя ответил тот и сплюнул,

будто рот очищал от сказанного: — Коротко — славянам ничего, кроме грязи.

— Про какое дело хоть песнь-то? — поинтересовался Морок. Простейший вопрос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с — мозгами — тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в "песне "никому не удалось.

— Ты бы спел. Гостимир, — попросил Олег. Остальные закивали — после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь свое. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:

— Ой не надо. Послышав кто ненароком — решит одно Змея в горах казнят… Вот то слушайте, — и он положил пальцы на струны…

…Если честно — Олег плохо помнил, о чем пел Гостимир в тот холодный вечер у костра. Он очень устал — больше остальных, потому что еще не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал пальцами за пазухой дареную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромленном лагере Йерикка и отдал Олегу — и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по дому и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретет достойнейший… а те, кто не дойдет, обретут смерть, какой заслуживают воины…

…Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец — даже Солнце замирало в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А все лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал серебро, не глядя и не требуя возврата, черствый сердцем влюблялся и шел на смерть за любовь… А Кощей-Чернобог в своем дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.

Так было, когда пел Боян.

Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку…

…Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие — атоматы и ракеты.

И еще кое-что.

Смелая душа. Без нее все остальное — хлам. Даже самая могучая техника — ничто.

А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.

Как в те времена, когда пел Боян.

… Чего нам бояться на вольном пути?!

Смотри, еще сколько у нас впереди!

Подумаешь, дождик, подумаешь — снег…

Гроза — на минуту! А Солнце — навек!

Гостимир пел — и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей…

… Чудеса еще не разгаданы,

И не все слова еще сказаны,

И среди зимы оставляем мы

Полчаса для весны!..

И когда уже люди стали засыпать, Гостимир все пел — для самого себя. Но Олег слушал — слушал, лежа у костра под плащом и подперев голову рукой…

… Но ведь в жизни солдаты мы!

И уже на пределах ума

Распадаются атомы,

Серым пеплом сметая дома!

Как безумные мельницы,

Машут войны крылами во мгле…

Скоро с сердцем простреленным

Припаду я, убитый, к земле…

Крикнув бешеным вороном,

Весь дрожа,

Замолчит пулемет…

И тогда в моем сердце разорванном

Голос твой запоет…

…Олег уснул под песню. И ему приснилось, что он дома — на Земле, с мамой, отцом, Бранкой и Йериккой сидит на крыльце дедова дома и слушает поющего под гитару Гостимира.

* * *

Утром с горных вершин в обе стороны скатилась волна фёна, который тут называют верховкой — теплого, упругого ветра, срывавшего вниз лавины и камнепады. На перевалах ветер дул и ревел, как в аэродинамических трубах на заводских испытательных стендах.

Чета расшевелилась только к девяти утра — ляская зубами и дрожа, выползали мальчишки из-под плащей, раскочегаривали костер, кипятили чай и, еще не проснувшись, жевали остатки ужина. Потеплело, и над горами скопились тучи.

— Этим днем горы перевалить надо да и спускаться, — Гоимир засыпал костер пылью пополам со снегом. — Ближний перевал далеко ли?

— Девять верст, — сообщил Одрин. — По вечеру уж треть от спуска одолеем. Так — разом снег не падет.

Все подняли лица вверх. Тучки выглядели подозрительно — ой, подозрительно!

— Добро, гляди не гляди, а снег не заворожишь, — вздохнул Гоймир. — Пошли…

…Перевал уже затянуло туманом. Гоймир, осторожничая вполне объяснимо, выслал вперед дозор — и скоро выяснилось, что не зря. Дозорные вернулись бегом.

— Катят! — выдохнул Холод. — Иой, много, много!

— Кто-то снега опасался? — спросил в пространство Йерикка.

Гоймир не растерялся ни на миг. Несколькими короткими командами он прояснил ситуацию, и дорога через перевал очистилась — горцы рассыпались по склонам с обеих сторон дороги.

Ждать пришлось недолго. Сначала через перевал проползли несколько раньше Олегом никогда не виденных наземных боевых машин — плоских, широких, ворочавших блоками тонких стволов в угловатых башнях. Олег слышал, как Йерикка рядом ругается по поводу того, что нет взрывчатки, чтобы закрыть перевал.

Следом во всю ширину дороги, по два в ряд, чуть ли не сталкиваясь бортами, пошли крытые грузовики с небольшими кабинами, а вперемешку с ними двигались цистерны — тоже практически такие же, как на Земле.

— Горючка, горючка, то вам не шуточка, — пропел кто-то неподалеку. Горцы подтягивали к себе приготовленные к стрельбе «мухи» — этого легкого и простого, как лапоть оружия в чете было немало. По цепи передали излишний приказ Гоймира — сосредоточить огонь на наливниках.

— Излишнее замечание, — не удержался Олег, раскладывая трубу РПГ и пристраивая ее на плечо. Колонна втянулась в ущелье полностью.

— Рысь! Рысь! Рысь!..

…Честно говоря, Олег не ожидал, что все произойдет так. Он попал в наливник, и тот превратился в огненный клубок.