Неединичность субъекта, которая должна быть положена вместо его сингулярности в первом суждении рефлексии, есть особенность. Но единичность определена в суждении рефлексии как существенная единичность; поэтому особенность не может быть простым, абстрактным определением, в котором единичное было бы упразднено и существующее погибло бы до основания, а может выступать лишь как некоторое расширение его во внешней рефлексии; поэтому субъектом служат некоторые эти или «некоторое особенное множество единичных».

Это суждение – некоторые единичные суть некоторое всеобщее рефлексии – выступает ближайшим образом как положительное суждение, но оно в такой же мере также и отрицательно; ибо некоторое содержит в себе всеобщность; со стороны этой всеобщности оно может быть рассматриваемо как объемлющее; но, поскольку «некоторое» есть особенность, оно вместе с тем и неадекватно ей. Отрицательное определение, полученное субъектом в результате перехода сингулярного суждения [в партикулярное], есть, как показано выше, также и определение соотношения, связки. В суждении «некоторые люди счастливы» заключается непосредственный вывод: «некоторые люди не суть счастливы». Если некоторые вещи полезны, то именно в силу этого некоторые вещи не полезны. Положительное и отрицательное суждение уже не оказывается одно вне другого, а партикулярное суждение непосредственно содержит в себе оба суждения вместе именно потому, что оно есть суждение рефлексии. Но в силу этого партикулярное суждение неопределенно.

Если мы, далее, будем в примерах такого суждения рассматривать субъект – «некоторые люди», «некоторые животные» и так далее, то окажется, что, кроме партикулярного определения формы – «некоторые», – он содержит в себе еще и определение содержания – «человек» и так далее. Субъект сингулярного суждения мог гласить: «этот человек», – некая сингулярность, которая, собственно говоря, принадлежит области внешнего показывания; правильнее поэтому, что субъект гласит примерно: «Кай». Субъектом же партикулярного суждения уже не может служить такое выражение, как «некоторые Кайи»; ибо Кай должен быть некоторым единичным как таковым. К выражению «некоторые» присоединяется поэтому некоторое более всеобщее содержание, например, «люди», «животные» и т. д. Это не только эмпирическое, но и определенное формой суждения содержание; а именно последнее есть некоторое всеобщее, ибо выражение «некоторые» содержит в себе всеобщность, и эта всеобщность вместе с тем должна быть отделена от единичных, так как в основании лежит рефлектированная единичность. Говоря точнее, эта всеобщность есть также и всеобщая природа или род («человек», «животное»), являясь предвосхищением той всеобщности, которая есть результат рефлективного суждения, подобно тому как положительное суждение, имея субъектом единичное, предвосхищало то определение, которое есть результат суждения наличного бытия.

Субъект, содержащий в себе единичные, их отношение к особенности и их всеобщую природу, постольку уже положен как тотальность определений понятия. Но это рассмотрение, собственно говоря, носит внешний характер. То, что в субъекте ближайшим образом уже приведено через его форму во взаимное соотношение, есть расширение «этости» в особенность; но это обобщение не адекватно обобщаемому; «это» есть нечто вполне определенное, а «некоторое это» (или «некоторые эти») неопределенно. Расширение должно касаться самого «этого», должно, стало быть, соответствовать ему, быть вполне определенным; таковым расширением служит тотальность или ближайшим образом всеобщность вообще.

В основании этой всеобщности лежит «это», ибо единичное есть здесь рефлектированное в себя; его дальнейшие определения протекают поэтому в нем внешним образом, и подобно тому, как особенность в силу этого определила себя как «некоторые», так и та всеобщность, которой достиг субъект, есть всякость (Allheit)[38], и партикулярное суждение перешло в универсальное.

Всеобщность в том виде, в каком она присуща субъекту универсального суждения, есть внешняя всеобщность рефлексии, всякость; «все» суть все единичные; единичное остается в этом «все» неизменным. Поэтому указанная всеобщность есть лишь суммирование существующих особо единичных; она есть некоторая общность (Gemeinschaftlichkeit), присущая им лишь в процессе сравнения. Об этой общности начинает обыкновенно прежде всего думать субъективное представление, когда идет речь о всеобщности. Как на ближайшее основание, почему то или иное определение должно быть рассматриваемо как всеобщее, указывают на то, что оно принадлежит многим. В математическом анализе преимущественно преподносится уму равным образом это понятие всеобщности, когда, например, разложение функций в ряд на некотором многочлене считается более всеобщим, чем разложение этой же функции на некотором двучлене, так как, дескать, многочлен представляет больше единичностей, чем двучлен[39]. Требование, чтобы функция была изображена в своей всеобщности, было бы удовлетворено, собственно говоря, только всечленом, исчерпанной бесконечностью; но здесь сама собой обнаруживается граница этого требования, и изображение бесконечного множества должно удовлетвориться долженствованием этой бесконечности и поэтому также и многочленом. На самом же деле двучлен есть уже всечлен в тех случаях, когда метод или правило касается лишь зависимости одного члена от другого и зависимость многих членов от их предшествующих не партикуляризируется, а имеет своей основой одну и ту же функцию. Метод, или правило, следует рассматривать как истинно всеобщее; в дальнейшем продолжении разложения в ряд или в разложении в ряд многочлена это правило лишь повторяется; путем увеличения количества членов оно, следовательно, нисколько не выиграет в отношении всеобщности. Уже раньше мы говорили о дурной бесконечности и ее обманах; всеобщность понятия есть достигнутая потусторонность; указанная же бесконечность остается обремененной потусторонним как чем-то недостижимым, поскольку она остается только бесконечным прогрессом. Если, говоря о всеобщности, уму преподносится лишь всякость, т. е. такая всеобщность, которая должна быть исчерпана в единичных как единичных, то это есть впадение вновь в указанную дурную бесконечность или же здесь за всякость принимается то, что есть лишь множество. Однако множество, как бы оно ни было велико, безоговорочно остается лишь партикулярностью и не есть всякость. Но уму смутно преподносится при этом в-себе-и-для-себя-сущая всеобщность понятия. Понятие есть то, что насильственно гонит дальше, заставляя идти за пределы пребывающей единичности (за которую держится представление) и за пределы внешней рефлексии представления и подставляя всякость как тотальность или, вернее, категорическое в-себе-и-для-себя-бытие.