захочет, достанет из-под земли. Подозревала, что не потому, что нужна ему. Нет, просто он любит всё контролировать, когда всё идёт по его плану, и по какой-то непонятной мне причине он считал, что может распоряжаться и моей жизнью.

Хотя зря я думаю об этом, может быть, мы больше и не увидимся.

10. Клим

Она напоминала мне маленькую балерину из заводной шкатулки. Точёная, с чёткими, выверенными движениями, хрупкая, словно из стекла, и полупрозрачная, с голубыми прожилками вен под алебастровой кожей.

Я приезжал на базу и, затаившись, наблюдал, как она тренируется, потом уезжал, не дожидаясь, когда она закончит. Последнее время девушка даже не возвращалась домой, а оставалась с ночёвкой там.

Гимнастки, с которыми она занималась, неоднократно ловили меня на моём вуайеризме, но, судя по тому, что смотрели на мою девочку волком, вряд ли сольют меня ей как сошедшего с ума поклонника.

Порой от неосознанного и неконтролируемого страха за неё у меня замирало сердце и сбивалось дыхание. Как Алёна может творить такие вещи? Я смотрел на неё и не мог понять, откуда в её маленьком теле столько силы и упорства.

После произошедшего на стоянке, когда у меня срывало крышу от бушующей ревности, а затем её поцелуя, окончательно меня добившего, я понял, что мне необходимо держаться от неё подальше. У неё появилась власть надо мной, а этого я не мог допустить.

Никогда не был сумасшедшим ревнивцем просто потому, что не испытывал потребности закрыть от чужих глаз женщину. Не хочет быть со мной? Пусть уходит, не держу, не одна, так другая, – так я всегда думал и так к этому относился. Чаще всего, конечно, мой интерес остывал быстрее.

А сейчас я смотрел на Алёну, которая тренировалась в открытом спортивном костюме, открывающем шикарный вид на ноги и её маленькую задницу, понимая, что превратился в помешанного на девушке собственника.

Стоя в тени, я смерил взглядом зал и нашёл того парня, который пялился на неё на парковке. Всё в нём вызывало во мне желание набить ему морду, кулаки так и чесались проехаться по его носу и услышать хруст костей. Моя интуиция всегда была острой и чёткой, сейчас я видел не просто парня, у которого девушка вызывает интерес, а человека, поставившего перед собой цель, и этой целью была Алёна. Он рассматривал её как мишень в тире, намереваясь попасть в яблочко. Как жаль, что я тогда не устроил ей допрос с пристрастием. Интересно, их что-то связывает?

Понятия не имею, как сам на неё смотрю, к собственному ужасу, скорее, как алтарник на божество.

Алёна, казалось, и не замечала воздыхателей, что пялились на неё. Она была вся в себе, только она и снаряд. Через боль, через слабость повторяла упражнения раз за разом. Я даже издалека видел, что её топ полностью мокрый, а кожа блестит от пота. Но она не совершала ни одного лишнего движения, даже не вытирала влагу, стекающую по вискам.

Завибрировал телефон, сообщая о входящем звонке.

– Да, – резко ответил я.

– Ну и что предлагаешь мне делать в этом Мухосранске? – весело поинтересовался голосок девушки на том конце, не так давно выбравшейся из аналогичного города.

– Меня развлекать. Не нравится идея?

– Что ты, Климчик, – тут я поморщился, услышав такое обращение. Знает же, что терпеть не могу. – Ради тебя я, как жена декабриста, готова даже в Тмутаракань, ты же знаешь.

– Людочка, – подыграл я ей, пародируя елейный тон, – не ради меня, денег ради. Условия ты знаешь, адрес есть. Жду.

– Выезжаю, – уже по-деловому ответила одна из самых дорогих московских эскортниц.

Мила была не простой проституткой, подобно гейшам или куртизанкам, она была образована, умела себя вести в обществе, поддерживать интеллектуальную беседу, такую девушку было не стыдно вывести в свет. Мила, как переходящее знамя, подтверждающая статус папика, становилась содержанкой более богатого спонсора, порой даже без получения её согласия, её просто выкупали как товар.

В паспорте Милы стояло имя Людмила, но оно ей казалось слишком простым, словно персонаж из «Любовь и голуби», а ухажеры Милы считали, что она девушка не простая и имя у неё должно быть не простое. И всё же она мне нравилась, там, где-то за всей шелухой, под которой она себя прятала, скрывался неплохой человек, которому не повезло родиться в нормальных условиях.

Я чувствовал, что слаб перед Алёной, она отнимала у меня способность ей сопротивляться, быть бесчувственной тварью, какой я считал себя всю сознательную жизнь, мои демоны шептали, что я просто должен её трахнуть, и напряжение, что скапливалось в груди, когда она была рядом или когда мои мысли были заполнены ею, отпустит. Чёрт бы с мыслями, но эти желания странным образом отражались и на моём физическом состоянии. В груди пекло и болело, так что впору идти к кардиологу. Я стал зависимым от неё: видеть её хочу постоянно, голос её слышать, запахом её дышать.

С этим надо было прекращать.

И одновременно знал, что она лучшее из того, что происходило в моей жизни, а я, очевидно, худшее в её. Стоило закрыть глаза, как я видел этот её взгляд, полоснувший как лезвие бритвы, оставляя на мне кровоточащие раны. И холодно, и горячо одновременно. Горячо, потому что видел её боль, холодно, потому что она могла с ней справиться, а я не мог.

Добровольно отказаться от неё я тоже был не в силах, и в мою дурную голову пришёл извращённый план. Мне казалось, что девчонка сама будет держаться от меня подальше, если поймёт, что у меня полно баб, которые по щелчку пальцев готовы ради меня на всё. Пусть я один знаю, что не ради меня, а ради денег, возможностей, которые они могут дать.

Макс и Мила удивлённо уставились на меня, когда я сорвался и побежал за Алёной, противореча собственному замыслу, теряя всё своё хвалёное хладнокровие, зная, что потом буду до скончания веков слышать издёвки в свой адрес от Макса.

– Чёрт, клянусь, Клим, я был уверен, что у тебя вместо сердца батарейки. Ну знаешь, как у вибраторов. Ты ж кроме желания потрахаться других-то и не испытывал никогда.

– Заткнись, Макс. Просто заткнись, – цедил я сквозь зубы.

Это была паранойя, мысли всё время о ней. О коже её, о том, как она смотрит на меня, открыто и честно, о её губах, которые на вкус как малина, и которые хотелось сминать поцелуями, о тонких прохладных пальцах, что так трепетно касались моей