В тот вечер я спросила Николаса о Синем Доме.

Не смей туда ходить, приказал он.

Я спросила: Почему? Там внутри вроде что-то интересное происходит.

Он мерзкий, ответил Николас. Он просто отвратительный.

Николас многое повидал – ну, или ему нравилось так думать. Дважды он был в Калифорнии и даже в моем возрасте полтора месяца жил в Сан-Франциско. Фирма по производству кроссовок оплачивала его путешествия; он соревновался на скейте и говорил, что когда-то был просто легендарным. Сейчас ему двадцать три; он все еще звезда скейтбордистов; он продает спиды; у него высокие скулы и почти золотистые глаза; маленькие мальчики его обожают и называют Умейкой. Просто поверь мне. Ты не хочешь туда заходить.

Две гладкие колонны возвышались по обеим сторонам от входа в белый особняк в предгорьях. Свет выключен – владельцем особняка был продюсер из Голливуда, который в основном жил в Лос-Анджелесе. Луна подсвечивала бетонные изгибы спущенного бассейна. Я расположилась на хозяйской лежанке и мечтала расслабиться. Мальчики весь вечер прибывали по очереди через аккуратно подстриженные кусты, пока их не набралось пятнадцать. Они становились на мелком краю бассейна и скатывались до глубины, вписываясь в изгибы.

Их тела отбрасывали на стены огромные тени. Монструозные силуэты мелькали громадными согнутыми коленями и трясли руками. Они бы никогда в этом не признались, но, мне кажется, мальчишкам нравилось, что их тела проецируются в страшных темных великанов здесь, в мирной бетонной лощине пустого бассейна богача.

Я же не находила выхода энергии. Я попыталась написать в блокноте письмо отцу, но мысли скакали быстрее слов. Я подумала о коварной и симпатичной Амбер. Сара, тебе рано бежать. Сара, ты почти созрела учиться. Что она имела в виду? Мне так хотелось, чтобы она была здесь, мы бы вломились в особняк и от души наворовали украшений. Бьюсь об заклад – внутри были бриллианты и изумруды, и мне так хотелось протянуть руки к их холодному блеску и потрогать. Но мне лучше оставаться незаметной среди пятнадцати буйных мальчиков. Прошло уже два дня, и я ничего не пила. Я никому не навредила.

Николас жил над какой-то сомнительной мастерской по починке велосипедов. Там никто никогда не появлялся. Он отказывался объяснять, но, я думаю, тут был замешан его поставщик. Кое-какие детали надо бы скрыть, чтобы защитить невиновных, но я-то знаю, что вы не заложите Святого Николаса.

Ну, в любом случае, когда мы очутились у входа, он возился с замком, а я взглянула на Синий Дом. Везде горел свет. Играла роскошная злобная музыка. Три девушки лежали рядом на островке газона. У одной зеленые волосы, другая в черном кружевном платье, а третья помахивала тростью и была одета в черную кожаную куртку. Все три выглядели лет на двадцать. Николас втолкнул меня в дверь, но перед тем, как я оказалась в доме, я мельком увидела их блаженно улыбающиеся, раскрасневшиеся лица с размазанной помадой.

В постели он предостерегал меня о моем теле, как раньше – о Синем Доме.

Его прикосновения были нежны и бесцельны – мне казалось, из-за спидов. Он потерял интерес и винил в этом изуродованный копчик. Но я была готова, мне надоело, что мы едва скользили телами друг по другу.

Ты не готова, сказал он.

Почему?

Ты слишком молода. Ты должна подождать, когда влюбишься.

Я никогда не влюблюсь.

Я не врала. Я помнила Семейство Кайфа; я слишком много знала о любви и никогда бы не стала такой же.

Ты подросток. Влюбляться – твое главное занятие.

Но я не хочу влюбляться. Я хочу… Ты хочешь себя разрушить? Хочешь стать шлюхой?

Нет, ответила я, но я…

Тогда прекрати просить. Ты меня подставишь. Ты же еще ребенок, черт подери. Ты – статья. Ну, может, мы…

Он отвернулся, потому что не желал спорить. Он установил правила. Мы должны были играть по ним.

Пока он спал, я трогала шрамы на его спине. Рубцы от бетона и тротуара служили доказательством его отваги, но для меня они были не совсем шрамами. Слова, вырезанные скрепками, ножами и лезвиями, – это шрамы. Ну как он мог подумать, что я невинна, когда не он, а я видела выжженные на грудях цветы и выгравированные на бедрах слова. Ах, свалившийся с десятиметрового трамплина Мистер Чемпион, распавшийся надвое, зашитый, и сейчас – как плюшевый медвежонок. Думая про Амбер и Кэсси, я поинтересовалась, больно ли было падать. Это здорово. Лучше секса. Да, очень. Жутко больно, но не страшно, потому что меня положили под капельницу с морфием.

Беспокойная от вожделения, я выползла из постели, на цыпочках пробралась к окну и отодвинула занавеску.

В Синем Доме все еще горел свет, девушка в кружевном платье в одиночестве валялась на траве, будто ее удерживали невидимые объятия. Она выглядела очень нелепо. Николас прав, подумалось мне, они там все мерзкие. Иди спать.

Я пошла и проспала до пяти утра, пока меня не разбудил пьяный и отчаянный девичий крик. Голос звучал, как песня, приятный, грубый и такой знакомый, что я решила, это все еще сон.

Льюс! нетерпеливо пропела девочка, будто она убьет себя, если ее не послушаются. Впусти меня, Льюс!

Я обвила руками своего парня в надежде, что он проснется и обнимет меня в темноте. Во сне я была на похоронах, и Джастина больше не пела, потому что была мертва.

Поутру я была как никогда непоколебима в желании стать медсестрой. Мое лицо в зеркале стало теперь совсем не румяное и пылающее, а бледное и белое, как у актрисы кабуки. И оцените: Николас украл для меня из магазина форму медсестры. Белые колготки и туфли на белой подошве. Когда он ее мне преподнес, я заорала от радости, а он держал меня за бедра и раскручивал. Я была хорошенькая, но мне было важно не это: втайне я надеялась, что наряд его возбудит. Я вернулась к жгутам и йоду.

Жгут – это широкая полоса материи, обернутая вокруг конечности. Она затягивается до такой степени, что останавливается поток крови. Необходимое давление обычно влечет за собой сосудистые и нервные повреждения. Отсюда следует, что жгут может быть использован, только чтобы спасти жизнь, возможно, жертвуя конечностью.

Я знала, что стану прекрасной медсестрой. Кто еще вынесет эту гадость?

Пока я училась, Николас смотрел выступления чемпионов на видео.

Это Кристиан Хосой, сказал он. Знаешь, кто это?

Да, знаю.

(Перемотка) Сара, оцени двойной переворот!

(Перемотка) Это Тони Хоук, смотри! Это «фейки олли импоссибл»!

(Перемотка) Это я, Николас Райский. Смотри, смотри, Сара. Вот в это месте зрители дуреют, когда я на восьми футах зависаю. (Перемотка)

Краем глаза я углядела: мальчики без рубашек, с костлявыми и гладкими грудными клетками, совсем как у него.

Я попыталась его отвлечь – предложила снять форму, если он выключит телевизор.